Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

— А знаешь, — весело сказал Баулин, — я от себя тоже этого не ожидал. Что я тебе, снабженец какой, чтобы цемент выколачивать? Только посмотрел я на тебя и вспомнил одну историю… Давно это было. Я еще тогда зеленым комсомольцем был, на «Урал-маше» работал. Решили мы тогда провести совещание всех поставщиков строительства нашего завода. Задумано — сделано. Раззвонили в газете, разослали телеграммы по всему Союзу… Но и этого нам показалось мало. Решили мы, что на совещании должен выступить не директор строительства, не секретарь нашего окружкома, а лично Серго Орджоникидзе. Именно он — и никто другой. Ну, телеграмму с вызовом решили ему не посылать, неудобно все-таки. И постановили: ехать мне в Москву и лично пригласить Серго…

Поехал я в Москву, пришел в Наркомат тяжелой промышленности, на площадь Ногина. Иду гордо: шутка ли, представитель комсомолии «Уралмаша» за самим Орджоникидзе приехал! Вхожу я в приемную. Народу много. Люди все сидят солидные, с портфелями, ждут. Говорю секретарю: так, мол, и так, доложите, по важному делу, прошу принять вне очереди. Тот улыбается. Пропустил бы, говорит, тебя без очереди, да вот, видишь, начальник «Магнитостроя» сидит ждет, обидится. А это вот товарищи из Госплана, тоже ждут. И скажу тебе, парень, по правде, нет, говорит, никакой возможности у товарища Орджоникидзе тебя сегодня принять.

Я все равно решил ждать. Не помню, сколько времени я прождал, только вдруг открывается дверь кабинета, и входит в приемную сам Орджоникидзе: «Прошу извинить, товарищи, больше принять никого не смогу, уезжаю в ЦК».

Тут я как крикну на всю приемную:

«Товарищ Серго!»

Он остановился, посмотрел на меня и улыбнулся. Вид у меня смешной был: юнгштурмовка, сапоги огромные, вихры, лицо в веснушках…

«Ты кто ж такой будешь?» — спрашивает.

«Делегат комсомола „Уралмаша“. К вам, товарищ Серго, со специальным заданием».

«Ого, — говорит Орджоникидзе, — значит, ты важный человек! В чем же твое специальное задание?»

Ну, я ему выпалил все, что и как, и закончил категорически:

«Значит, вам через три дня, выезжать надо, товарищ Серго!»

Я услышал, как кто-то из людей, толпившихся в приемной, рассмеялся. А Орджоникидзе сказал:

«Вот что, товарищ уполномоченный: во-первых, кто вам разрешил без ведома Наркомтяжпрома телеграммы по всей стране рассылать и людей вызывать? Мы ведь не один „Уралмаш“ строим, люди всюду занятые, а вы их с мест срываете. Так нельзя делать. Во-вторых, с докладом пусть начальник строительства выступает, он лучше, чем я, ваши дела знает. Согласен?»

Честное слово, четверть века прошло, а как сейчас помню, чуть не разревелся. Ведь наша мечта была, чтобы именно Серго к нам, комсомольцам, приехал.

И вдруг он мне говорит:

«А я к вам приеду. Может быть, к началу совещания не сумею, но обязательно буду».

После этого случая я не раз себя спрашивал, почему он согласился? В затее нашей был, конечно, анархический, так сказать, элемент, и за самочинные действия нам могло здорово влететь от того же Орджоникидзе. А он согласился приехать. Почему? Потому что если к представителю партии приходит человек от коллектива и если у этого коллектива есть мечта, то отпускать человека ни с чем нельзя. Так решил Орджоникидзе.

— Тебе двадцать вагонов цемента на сколько хватит? — внезапно спросил Баулин.

— На месяц с лишним, — быстро ответил я.

— Ну, прощай, товарищ Арефьев. — Баулин вышел из-за своего стола.

Я тоже встал, и мы вместе пошли к двери. У порога Баулин задержался.

— Вот что, Арефьев, — он глядел мне прямо в глаза, — мы с тобой больше часа проговорили. И о важном и о неважном. Хочу сказать тебе на прощание: все, что я говорил, ты можешь забыть, если хочешь. Но одно помни: думай! Думай все время! Ты не служащий, не чиновник, ты хозяин. Еще раз: думай!

Он протянул мне руку, и я крепко пожал ее.

Позже, обдумывая свой разговор с секретарем обкома, я понял источник бросившейся мне в глаза «второй молодости» Баулина. Уже в течение многих месяцев ощущал я новые веяния. Но этот час, проведенный в обкоме, заставил меня, как никогда раньше, осознать значение великих перемен. Я понял, что одно из великих знамений времени, в которое мы живем, — бесстрашие мысли.

5

На стройку я вернулся в понедельник, к полудню, в отличном настроении. Шутка ли: почти полтора месяца мы можем теперь работать с полной нагрузкой!

Не заходя к себе, я пошел в кабинет Орлова. Григория не было. Секретарь сказала, что он часа два назад отправился в туннель, а оттуда собирался поехать на комбинат.

Когда я шел по штольне, меня окликнул Агафонов. Он, видимо, только что приготовился включить воздух для очередного бурения, но, увидев меня, опустил на землю бурильный молоток и спросил:

— Ты, говорят, в обкоме был?

— Был.

— Дали цемент?

— Порядок, Агафоныч, — торжественно сказал я, — вырвал!

— Да ну? — удивился Агафонов и добавил: — Орел!

Похвала Агафонова очень польстила моему самолюбию, и я чуть было не начал рассказывать ему, какую баталию выдержал с Баулиным. Но тут же подумал: а ведь я обманываю старика. Цемента хватит ненадолго.