Год змея

— Старше, — рассеянно отвечал тот. — Но на этом все. У моей сестры нет ни друзей, ни мужа. И если верить толкам, сейчас она в чертогах Сармата-змея.

— Ах. — Вигге слегка откинулся назад. — У Сармата. — Его губы протянули два слова и сломались в многозначительную усмешку. А затем выплюнули сгусток крови в выуженный из-за пояса платок.

В последнее время Вигге много спрашивал о драконе. Ему с упоением и насмешкой рассказывала вся дружина — есть же на свете кто-то, не знающий про жен Сармата, непомерную дань и летний солнцеворот.

— Что от тебя хочет этот странный человек, княжич? — весело спросил Арха, но его бледные глаза, из которых словно вытекла вся краска, внимательно поблескивали из-под бесцветных ресниц. — Есть ли ему дело до семьи моего господина?

Вигге даже не повернулся в его сторону.

— Тогда почему твои люди называют тебя княжичем?

Хортим вскинул брови и улыбнулся:

— А как же им следует меня называть?

Вигге смотрел на него долго и будто бы немного разочаровано — он не скрывал, что считает Хортима смышленым юношей.

— Твой отец мертв, — ровно сказал он. — У тебя больше нет брата. Твоя сестра в заточении и не сможет поднять бунт. Значит, ты должен быть князем Гурат-града. Поэтому я спрошу еще раз, Хортим Горбович: почему твои люди называют тебя княжичем?

Тягучая речь и тяжелый, еще немного заплетающийся в подзабытых словах язык. Так мог говорить лишь человек, привыкший, чтобы ему внимали, а многие воины с корабля еще относились к Вигге как к черни.

— Вот оно что. — Хортим выпрямился и вздохнул. — Тогда слушай. Я стану князем не раньше, чем мой лоб окропят миром в главном соборе Гурат-града, но до этого мне нужно заново отстроить свой город. — И придумать, как убить Сармата-дракона. — Что за правитель без земель? Мне не нужны громкие титулы.

— Тебе — нет, — ответил Вигге, и его холодные глаза стали похожи на змеиные. — А им, — он кивнул в сторону остальной дружины, — нужны.

— Я не понимаю тебя.

— Миро, — продолжал тот, кривясь, — соборы. Золото, киноварь, бархат. Колокола. Ломти земли. Думаешь, это сделает тебя князем?

Хортим задумчиво запустил одну руку в волосы, дергая за черные пряди.

— Князей делает не миро, — тихо добавил Вигге и указал на Арху. — И даже не города. Князей делают люди, и, по счастью, они у тебя есть.

В повисшей тишине было слышно, как тяжело поднялся Фасольд с сундука напротив. И, убрав топор, засмеялся в усы.

— Много ты знаешь о князьях, отшельник. — Воевода осклабился.

Это был первый раз, когда Вигге посмотрел на Фасольда внимательно — прямо и почти скучающе. На Фасольда, с которым, кроме Кивра Горбовича и его врага Мстивоя, никто бы не сумел сладить.

— Достаточно, — обронил Вигге и встал на ноги, будто его дело было сделано. И за ним словно лавина покатилась с горы.

— А ведь твой одичавший охотник прав, Хортим Горбович, — прозвенел голос Архи. — Эй, Латы, поди сюда да толкай всех, кто меня не слышит.

Арха вспрыгнул на один из сундуков и остался стоять там, покачиваясь, бесцветный с вкраплениями алых ожогов и алой нитью в струнах короткой косы.

Соколья дюжина переняла его возбуждение быстро. Люди Фасольда держались спокойнее.

— Братия! — возвестил Арха на сундуке. — Отчего мы до сих пор величаем Хортима Горбовича княжичем? Ждем, пока кто-то вместо него назовется гуратским князем?

— Нет больше Гурат-града, — напомнил Скурат, один из вояк Фасольда.

— Будет, — возразил Латы.

Море шипело вокруг, голубое и пенное. Ветер разгонял паруса, играл в густых бородах и корабельных снастях. Солнце расплылось над драккаром — огромное и золотое, как купола гуратских соборов.

— Не торопишься ли ты в князья, мальчик? — спросил Фасольд, но особенно перечить не стал. Арха, качаясь на сундуке в блеске света, жестикулируя, пересказывал воинам слова Вигге, который незаметно скрылся из виду. Хортим, щурясь на соборное солнце, думал, что все происходящее — закрутившийся сон.

Арха говорил. Соколья дюжина кричала. Плескалось море, и люди Фасольда подставляли смягчившиеся лица под косые лучи.

«Как же ты просчитал это, Вигге», — думал Хортим. И догадался же, что Арха — его самый лютый и верный соратник из всех лютых и верных, что он ему ближе всех. Не Хортиму был нужен титул, а всей его уставшей, измотанной плаванием и неудачами дружине: дыхание новой надежды ненадолго бы оживило даже Фасольда.

Кто-то подхватил Хортима под руки, кто-то вытащил один из сундуков на середину палубы, а кормчий Ежи велел поднять на мачту флаг с вышитым соколом.

— Да что же вы, бешеные, удумали, — беззлобно рассмеялся Хортим, запрокидывая голову. Его усадили на сундук. — Божьего человека среди вас нет. И мира нет.

— Вино есть, — невпопад бросил Инжука, а Архе большего и не требовалось.

— Гарке, — завопил он дружиннику, — тащи!

На палубу выволокли едва ли не последний початый бочонок.

Раскрасневшийся Арха закатал рукава до локтей и уперся ладонями в колени.

— Я тебя, Хортим Горбович, из-под Сарматова огня яростнее всех вытаскивал. Мне тебя и на княжение венчать. — Голос его взлетел до громкого хриплого крика. — Кто-то оспорить хочет?

Никто не захотел.