Год Змея

Матерь-гора радела за любимого сына. Сармат не успел наиграться со слепой и с ее песнями: огорчился бы, если б потерял раньше срока. Ярхо мог бы прийти в ярость от такой заботы, но единственное, что сумел вспомнить сейчас: женщина, которая стала горой, когда-то была и его матерью тоже.

Матерь-гора, как умела, просила его спасти очередную забаву Сармата. Ярхо понимал это, и, какая бы тяжесть ни лежала на каменном сердце, у него не было причин отказать. Поэтому он подхватил жену брата за ворот, не чувствуя к ней ни отвращения, ни сочувствия. Девица колыхнулась плотным белым облаком, вцепилась в его гранитную кольчугу изуродованными пальцами – но перестала голосить.

Там, где она касалась его тела, оставалась кровь. Стоило Ярхо пересечь арочную залу, как жена его брата обмякла, – бельма закатились, а рукава безвольно захлопали по его бедрам. Только на полной шее, белой в рдяных разводах, билась жилка, да у рта подрагивал воздух.

Ярхо проволок ее по ленте лестниц и вынес на выступ – нарост прочной черной породы. Это была небольшая площадка, нависшая над Перламутровым морем. Позади – Матерь-гора и узенькая щель, выводящая сюда; чтобы протиснуться, Ярхо пришлось пройти боком. Впереди – вид на темные соленые волны, перекатывающиеся в ночи, и зубцы Княжьего хребта. Высота была такая, что никому бы не удалось сбежать, – только разбиться, бросившись на скалы, щерившиеся далеко внизу. Но жена его брата не могла этого знать. Зато она догадалась, что ее вывели наружу, к чистому воздуху, – задрожали ноздри, распахнулись губы. В бельмах отразились одинокие звезды, проклюнувшиеся на безлунном небесном полотне.

…Рацлава дышала так, будто умирала от жажды, а ей наконец-то дали воды. Она пила воздух – живой, настоящий, соленый. Ее вывели наружу, ее вывели из недр – кожей она чувствовала ветер, носом – ночь и море. Каменные руки почти отпустили ее, лишь легонько придерживая за ворот, – и Рацлава, пьяная от счастья, сделала крохотный шаг вперед.

Под ступнями покатились мелкие осколки породы, и каменные руки тут же дернули ее назад. Стиснули под грудью, подхватили за волосы – Рацлава не понимала, что оказалась на выросте Матерь-горы. Площадка была такой короткой, что драконья жена грозила сорваться вниз.

Но она не слишком расстроилась. Ветер лизнул ее кожу, раздул тонкие прядки у лица – Рацлава стояла, расслабленная и радостная, в кольце каменных рук, хотя знала, что они могли бы раздавить ее, как орех. Сколько здесь было нитей для ее песен: запахи и звуки – кричащие птицы и волны, с рокотом разбивавшиеся об изножья гор. От изобилия кружилась голова.

– Там море? – спросила она хрипло и нежно, изворачиваясь, чтобы утереть губы платьем. «Море» – славное слово, ласковое. Рацлава не нуждалась в ответе, но уж очень ей хотелось это сказать, – она выросла во фьордах, и Ингар часто катал ее на студеной воде заливов.

Воин, державший ее, промолчал. Теперь-то Рацлава поняла, что это был воин: спиной она чувствовала каждое каменное звено на кольчуге, каждый скол, оставшийся после удара.

– Я люблю море, – поделилась Рацлава, будто воздух и в самом деле ее опьянил, – она никогда не была чересчур щедра на разговоры. – И горы люблю, хотя мне сложно понять, как они выглядят на самом деле. В них такая история, что становится хорошо и страшно. И я понимаю, что горы и море были задолго до меня. И будут, когда не останется ни меня, ни моей семьи, ни моих дете… – Она нахмурилась, точно что-то вспомнила. И исправилась спокойно: – Нет. У меня ведь не будет детей.

Она шевельнулась в хватке чужих рук, высвобождая разлохматившиеся косы. Теперь они лежали на ее плечах и не тянули книзу.

– Спасибо. – Рацлава вскинула голову, приближаясь лицом к тому, что могло бы быть лицом воина, – носом она почти чувствовала его подбородок. – Незачем отвечать, но… я очень тебе благодарна.

Наверное, он был грозен – Рацлава могла только догадываться, насколько, щуря слепые глаза. А потом ее лоб расправился, и девушка задышала спокойно и легко – каменный воин, каков бы ни был, не сможет ее напугать.

– Ты – Ярхо?

Никто, кроме него, не решился бы вывести сюда жену Сармата-змея.

– Это не столь важно, – добавила Рацлава, пытаясь сделать еще более глубокий вдох, – слишком давили чужие руки. – Но я думаю, что это так.

Слова закончились, и Рацлава блаженно затихла. Впитывала запахи ночи и ветра, слушала, как под ней ревело море. Так бы и стояла здесь – даже если бы ее держал Ярхо-предатель, норовя либо по неосторожности, либо с умыслом раскрошить ей кости. Главное, чтобы не тронул свирель, – за этим Рацлава следила так, как могла. Но Ярхо больше не двигался, и свирель спокойно лежала на ее груди.

А потом, когда Рацлава наполнилась воздухом, будто кувшин – вином, Ярхо перехватил ее и, по-прежнему не говоря ни слова, повел назад. Если бы Рацлава вздумала вырываться, то ей бы выбили плечи – не спасло бы даже то, что она принадлежала Сармату. Но Рацлава была послушна. И она вернулась в Матерь-гору безропотно – даже сердце не сжалось. Поздно было тосковать.