Год Змея

Малика Горбовна уже бывала в этой комнате. Блеклой по сравнению с драгоценными палатами – к ней вела спиральная лестница, скользкие ступени с вкраплениями слюды, а на двери поблескивал витраж. Крылатый змей с выпавшим у спины кусочком стекла. Как прежде, на скамье сидела старая вёльха: в рогатой кичке и с лунными камнями, вставленными в мочки. Седые волосы лезли ей на виски, а глаза, желтый и черный, следили за танцем веретена. Скрипело колесо, и морщинистые, с длинными ногтями пальцы ведьмы тянули пряжу.

Когда ей впервые открылась эта комната, Малика только начала плутать в горе и задыхалась от ярости. Княжна и сейчас была готова отшвырнуть прялку, плюнуть под ноги старухе и наброситься на первого каменного воина, встретившегося на ее пути, но понимала, что следует ждать удобного момента. Когда ее ненависть развернется в груди и выжжет не только Малику, но и всех, кого она пожелает. И княжна, подобрав юбки, остановилась за порогом, поглядывая на вёльху. Матерь-гора не вывела бы ее просто так.

Ведьма по-прежнему не обращала на нее внимания, лишь оглаживала пряжу и, посмеиваясь, бормотала колдовские слова. Но вскоре в неизвестной речи Малика смогла различить отголоски родного языка.

– Ша хор хайлэ, иркко аату. – Ведьма обнажила гнилые зубы. – Витто, вино, вэйно, несите княжне церемониальные одежды. Кио эйл ниил: княжна мертвого города, паа вайли, мертвому – мертвое.

Малика помнила, как старуха говорила, что прядет ей смерть, и стиснула губы. На это ее терпения уже не хватило.

– Зачем я снова здесь? – спросила она громко. Ведьма, улыбаясь, выдохнула на пряжу.

– Звонкий у нее голосок, – сказала колесу. – Бархатный, грудной, но у Хиллсиэ Ино был лучше.

– Кто это – Хиллсиэ Ино?

Старуха подняла глаза, прищурив черный, без зрачка.

– Славное у нее личико, – повернулась к веретену. – Волосы что мед, брови что смоль. Породистое, родовитое – но у Хиллсиэ Ино было лучше.

Вёльха расправила на скамье белое полотно с орнаментом по краю.

– Я – Хиллсиэ Ино, и несколько веков назад из меня можно было выкроить две таких красавицы, как ты. Мои волосы походили на дым, а кожа – на снег. Я была высока и статна, как подгорная царевна, и, если бы Хозяин горы не спал, он бы любил мою тугую толстую косу, летящий голос и разные очи. Один – цитрин, второй – обсидиан.

Малика с сомнением взглянула на висящую морщинистую шею, гнилой рот и согбенную фигуру. Скрипящий старческий голос резал ей ухо.

– Княжна мне не верит, – захохотала Хиллсиэ Ино. – Может, тогда мне забрать ее молодость? Зачем она ей?

– Каждому отмерено свое, – бросила Малика. – И ни вёльхи, ни хшыр-гари, степные людоедки, не могут обмануть время.

Ведьма посерьезнела и нежно прикоснулась к прялке. Малика же медленно сделала несколько шагов вперед – у лодыжек всколыхнулись юбки другого, но такого же киноварно-красного платья.

– Лишь над Хозяином горы годы не имеют власти, – сказала вёльха. – И над его женами, застывшими в хрустальных домовинах. Проходят десятки лет, а они остаются неизменны. Ты видела их, княжна?

Малика сузила глаза.

– Все ты знаешь, вёльха-прядильщица. Но так и не ответила, зачем я здесь.

– Богиня Сирпа разворачивает перед человеком тысячи путей, – произнесла она. – Расстилает один шаг за другим, и не всегда мы, ее слуги, ведаем, какой будет конец.

Колесо прялки закрутилось само по себе то в одну сторону, то в другую. Потеряв к Малике интерес, Хиллсиэ Ино достала из-за скамьи ритуальный нож, которым обрезала нити. С одной стороны его лезвие было закругленным, и под стальным слоем туманной дымкой расползались письмена. Ручка была резная, железная.

– …но порой вёльхи-прядильщицы догадываются, что может привести к концу. И не мешают, ибо каждый путь должен быть пройден.

Малика смотрела на нож не моргая. Она сжала юбки так сильно, что на ткани остались выемки ногтей, а Хиллсиэ Ино проследила за ее взглядом, и на дне глаз ведьмы разлился довольный огонек.

– Завтра ты станешь женой Хозяина горы, княжна. А теперь убирайся.

Девушка была слишком занята своими мыслями, чтобы рассвирепеть в ту же секунду: никто не смеет так ей указывать. Ни ведьма, ни ее боги. Пусть Малика сейчас была узницей и драконьей невестой, усталой и простоволосой, – она не желала плести кос, и медовая волна лизала пояс. Пусть завтра ее возьмет Сармат – кровь заклокотала в горле, – ничто ей не помешает вырвать чужой наглый язык.

– Убирайся, – повторила Хиллсиэ Ино беззлобно, но страшно, и у ее черного глаза лопнул сосуд. – Нечего тебе здесь больше делать.

Лицо Малики исказилось, хотя с губ не сорвалось ни слова.

Стены комнаты задрожали, и княжна поняла, что у нее очень мало времени. Она не могла потратить его на гнев.

– Я уйду, – зашипела княжна. – Но сначала ты ответишь на мой вопрос.

Словно бы ее не слыша, вёльха вернулась к веретену.

– Если ты та, за кого я тебя принимаю, то пророчишь судьбу многим людям. И тебе известно многое.

Скрипело колесо – громче, громче, голос Малики тонул в шуме. Вёльха отрезала моток пряжи и убрала нож обратно в сундук, а прялка сыто заурчала под ее рукой.