Год Змея

Рацлава чувствовала, как воительница наблюдала за ней, пытающейся спасти Та Ёхо. Срастить вспоротые мышцы, залатать разорванные сосуды. Играть рядом с Совьон было легче – Рацлава лечила Та Ёхо всего несколько дней, но уже чувствовала себя уверенно и спокойно. Она почти позабыла про боль. Позабыла, что раньше только вырывала чужие нити, – вплетать оказалось сложнее. Приходилось медленно пропускать нить через распущенное шитье, стягивать, прокалывать, держать, чтобы не расползалось. И песня – до чего выходила чудесная песня! Она появлялась виток за витком, позвякивала зо-ло-ты-ми колокольцами, падающими на ложе из мягкого мха.

Рацлава была счастлива. Ей снова позволили дышать, видеть, творить истории – от горячей радости щемило в груди.

Прошедшая буря повалила деревья. Одна из лопнувших осин, обнажив сухое нутро, обмакнула скрюченные ветви в прозрачную реку; вода пузырилась и лизала размякшие берега. Вдоль по течению, хромая, шел раненый зверь – под сильными лапами мялись трава и почва. У зверя был красивый мех – густой, бархатный, теплый. Точеные мышцы перекатывались под кожей, кровь сочилась из рваной раны на животе, и крупные рдяные бусины срывались в лунки следов.

Многим певцам камня звуки крошащихся башен и рвущихся глоток были милее шепота ржи и щелчка вправленных суставов. Кёльхе же собирала все – она лечила и убивала, когда того требовала задуманная ею песня. В ее музыке мешались горечь отчаяния, и соль слез, и острота желаний – Кёльхе была великой певуньей. И если она и решала исцелить чью-то рану, то делала это так искусно, что не оставалось даже шрама.

На бедре у Та Ёхо вздувался уродливый рубец – Рацлава осторожно касалась его в перерывах между игрой на свирели. В первые дни шов постоянно расходился и кровоточил – трав Совьон хватало лишь на то, чтобы выгнать гной и подарить Та Ёхо глубокий сон. Даже сейчас пласты кожи наслаивались неохотно, и Рацлаве стоило большого труда держать их вместе: о красоте девушка даже не вспоминала.

– Ты долго играешь, драконья невеста. Разве ты не устала? – Совьон полулежала на локтях. Выбившаяся черная прядь волос перечертила синий полумесяц на скуле.

Ладони Рацлавы – сплошь в кровоточащих точках от сотен невидимых игл. В первый день, едва дорвавшись до свирели, девушка сшивала звуки до того жадно, что чудом не проколола себе сухожилия.

– Нет, – ответила она, прерывая музыку и выпрямляя спину. Рукав нательной рубахи соскользнул с ее полного молочного плеча: Рацлава обернулась к Совьон, стараясь не потревожить Та Ёхо, спавшую на ее коленях. – Я могу играть всю ночь.

Всю эту славную, зо-ло-тую ночь, несущую запахи трав в потоках южного ветра.

– Не стоит. – Голос и спокойный, и стальной. – Побереги силы на завтра. Ложись.

Перечить Совьон было бессмысленно – воительница, мягко поднявшись, переступила босыми ногами через шкуры и опустилась рядом с Та Ёхо. Бегло ощупала пальцами плотный шов, сплавленный силами Рацлавы. Девушка знала, что сама Совьон спала очень чутко и что глупо было бы пытаться играть после того, как она заснет. В последнее время женщина особенно следила за ее музыкой: отныне Рацлаве запрещалось ткать из живого – не считая больной айхи. Воительница по-звериному вслушивалась в ее песни, готовясь почуять неладное, и поэтому, когда днями караван переваливался по Плато Предателя, Рацлава плела свои истории из хвои и брусники, из стука колес и пробовала подчинить себе воду или огонь.

– Завтра я начну ткать из железа, – зевнув, доверилась она Совьон. Подтянула ноги под рубаху, перекинула за шею косы и завернулась в меха рядом с задремавшей Хавторой. – Но это будет непросто.

– Железо, – протянула Совьон, укрывая сопящую Та Ёхо на ее ложе. – Какие сказки ты сможешь вытянуть из него?

– Множество. – Устроившись на подушке, Рацлава подперла щеку кулаком. – О кинжалах, которые крадут у путешественников хитрые мереки…

– Прихвостень Оркки Лиса и до тебя добрался?

– …о мече славного воина, который в узловатых пальцах сжимает старая вёльха. Все знают, что если вёльха коснется оружия, то следующий бой его хозяина станет последним.

Совьон не ответила: Рацлава слышала, что она тушила единственную восковую свечу, освещавшую ей шатер.

– Если я научусь ткать из железа, то смогу сплести битвы. Разошью полотна поединками и заговорами в княжеских теремах.

– Спи, драконья невеста. – Девушке показалось, что Совьон ненадолго, но улыбнулась. Раздался шорох – она легла в постель.