Годори

смерть - избавление для человечества или хотя бы для тебя. Разве он не зарубил отца без тени сожаления, без лишних слов?! Впрочем, он ничуть не удивился бы, если б топор отскочил от головы отца, как от чугунного ядра. Отец был для него бессмертен, и не только в детстве, когда он мало что знал о смерти, но и позже, когда сам убедился в бренности всего сущего. Только отец оставался неизменным, неприступным, недосягаемым и для высших, и для низших сил. Кого только не снимали, не арестовывали, кого только не убивали в эти годы - но он (его отец) переходил из одного кабинета в другой, более просторный и важный, обставленный более дорогой мебелью, с более красивой секретаршей и лучше оснащенной приемной. Все есть суета сует и всяческая суета, но пусть эти кретины не думают, что он, как овца, подставит им горло. Он, конечно, ищет смерти, но он все-таки не овца. Может быть, для своего отца он и был ягненком, точнее, отец вместо ягненка принес его в жертву своему суровому идолу, но он все-таки больше человек, чем овца: он кое-что помнит (например, пятнистую корову, белку с выбитым глазом, обиженного им паука...), о чем-то сожалеет (главным образом, о днях, проведенных в Квишхети), кого-то любил (положим, Лизико)... Так что пусть они сначала докажут свое превосходство, отрежут все пути, не оставят ни малейшего шанса на спасение и тогда, пожалуйста, впрямь, как барану, перережут горло или всадят пулю в затылок, как его дед "предателям родины" и "врагам народа". Но, пока он жив, он сделает все, чтобы еще раз спастись, не потому, что боится смерти, а для того, чтобы не встретиться с отцом в ее владениях, по ту сторону Стикса, не смягчить и не ослабить однажды испытанное и пережитое (пусть даже и в воображении), ибо и на том свете, (во владениях смерти) он поступит с отцом точно так же, как поступил здесь, на кухне, - топором раскроит череп... Раскроит череп человеку, которому верил, на которого полагался, которого вообще считал символом человечности, пока тот не сунул ему под нос волосатую дулю: вот тебе твоя вера, вот тебе твоя надежда и вот тебе твоя человечность!.. А потому его последнее желание - спастись, чтобы никогда не встретить отца. А ведь час назад он стоял так близко к смерти, что последний выдох отца обволок его липким холодным облачком... Так ему и надо! Он и худшее заслужил! Поделом! Кривые стрелки, начертанные на стене каким-то дебилом, задурили ему голову, обманули и заманили в капкан...

- Э, а этот откуда нарисовался? - удивился бармен.

- Не знаю. Когда пришла, он уже там сидел, - сказала Лида.

Ее искусственные, длинные ресницы матово поблескивали. Было заметно, что она слишком накрашена.

- Что будем заказывать, дорогой? Вы один? - вроде как успокаивая то ли себя, то ли гостя, обратился бармен к Антону. - Кто ему открыл? - обернулся к Лиде.

- Я не открывала. Когда пришла, он уже сидел за столом, - повторила Лида.

- Да ладно, хватит тебе, дорогуша! - махнул рукой бармен. - Сука буду, сто процентов твой клиент. Зачем темнить?

- Еще так скажешь - уйду... Все. Хватит! Каждый день одно и то же... вспыхнула Лида, но бармен не дал ей договорить.

- Ради бога!1 Только потом не просись назад, - каким-то образом он умудрился одновременно и уступить, и пригрозить.

- Я никого ни о чем не прошу. Такую работу где угодно найду... Еще меня попросят! - распалялась Лида.

- Всо!2 Хватит. Потом поговорим. Теперь займись клиентом, - деловым тоном сказал бармен. - Заказывайте, что хотите, - обернулся он к Антону.

Только тут Антон всмотрелся в него. Пожалуй, ему было немного за тридцать, хотя выглядел он гораздо старше. Скорее всего, из-за ранней лысины и очков. Явно хотел произвести на клиента впечатление хорошо воспитанного человека, но вежливость выглядела натужной и придавала ему плебейский, неприятный вид.

- А есть-то хоть что-нибудь? - грубовато откликнулся Антон.

- Э, как это - что-нибудь?.. У нас есть все. Закажите, что желаете, а Лида обеспечит... Верно, Лида? - Как говорится, "сослалась лиса на собственный хвост"3.

Официантка, и впрямь пышная, как лисий хвост, скорее всего, по совместительству выполняющая в этом непонятном заведении и другие обязанности, все еще дулась на бармена. Во всяком случае, ей явно надоели оба ремесла.

- Ничего я не обеспечу... Рабочий день кончился, - хмуро буркнула она.

- Не обеспечишь?.. Что значит не обеспечишь! Не выводи меня из терпения, шлюха полуночная, сучара! - Из терпения бармен не то что вышел, а выскочил, выпрыгнул и, казалось, готов был броситься на официантку через стойку.

- Эй, прыщ, остынь! Как ты разговариваешь с женщиной... - спокойно сказал Антон.

Бармен от неожиданности онемел. А может быть, сознательно прикусил язык, чтобы выиграть время, успеть все взвесить, а затем уже действовать.