Годсгрейв

– …Осторожнее, маленький грималкин. Он был моим другом, когда ты еще существовал в виде бесформенного пятна. Кассий был прекрасным, как тьма, и острым, как зубы Матери. Не смей дурно о нем отзываться…

Мия вздохнула, сжимая переносицу. Она не понимала, как Кассия могла не интересовать правда о себе. Что касается Мии, это занимало ее мысли еще с детства. Старик Меркурио и Мать Друзилла говорили, что ее избрала Богиня.

«Но избрала для чего?»

Мия вспомнила свою битву с Эшлин на улицах Последней Надежды. Нападение на Гранд Базилику в четырнадцать лет. В обоих случаях одного взгляда на троицу – священный символ Аа – хватило, чтобы причинить ей невероятную боль. Бог Света ее ненавидел. Она это чувствовала. Так же твердо, как землю под своими ногами. Но почему? И какое, ради бездны, имеет ко всему этому отношение «Луна»?

А еще Рем.

«Гребаный Рем».

Он погиб от ее руки на пыльной дороге Последней Надежды. Атака на гору потерпела неудачу. Его люди умирали в песках вокруг своего судьи. Но прежде чем Мия вонзила стилет из могильной кости ему в глотку, Рем произнес слова, которые перевернули весь ее мир с ног на голову.

«Я передам от тебя привет брату».

Мия покачала головой.

«Но Йоннен мертв. Так сказала мама».

Столько вопросов… Мия чувствовала привкус раздражения, смешанного с дымом, на своем языке. Но ее ответы таились в Годсгрейве. И, слава Черной Матери, именно туда ее и отправлял этот загадочный покровитель.

«Хватит ныть – пора действовать».

Мия поковыляла прочь из читальни. Вниз по спиралевидной лестнице к недрам Церкви. По кругам света, льющегося через витражные окна. Мистер Добряк сидел на ее плече, Эклипс шла впереди, в воздухе звенел хор Церкви. Они плелись по винтовым лестницам и длинным извивающимся коридорам, пока, наконец, не пришли к покоям ткачихи Мариэль.

Девушка глубоко вдохнула и постучала в тяжелую дверь. Через секунду та открылась, и Мия оказалась лицом к лицу с багряными глазами и прекрасной бескровной улыбкой.

– Клинок Мия, – произнес Адонай.

На крововещатель были его неприличные штаны и алая шелковая мантия, открывающая, как всегда, грудь. Комната за ним освещалась одной-единственной аркимической лампой, стены украшали сотни различных масок всех форм и размеров. Маски смерти, детские, карнавальные. Стеклянные, керамические, из папье-маше. Комната лиц, но без единого зеркала в поле зрения.

– Ты яко явилась для ткачества, – сказал Адонай.