Годунов. Кровавый путь к трону

Возвышение Богдана Бельского также было связано с первым опричником Русского царства. После гибели во время ливонского похода в 1572 году жестокого «царева ока» Малюты государь приблизил к себе его родича Богдана, который возглавил сыскное ведомство и стал новым всевидящим оком царя. Последние 12 лет Богдан Бельский в качестве нового «царева ока» безмерно пользовался всеми милостями Грозного и заслужил такое особое положение при дворе, что все лекарства во время тяжкой болезни царь принимал только из его рук. При дворе догадывались о тайных причинах такой причуды царя, вызванной безмерным доверием и расположением к Богдану Бельскому.

Всего год назад больной и преисполненный печали по поводу гибели престолонаследника, царевича Ивана, царь, услышав о смерти в Литве своего заклятого врага Андрея Курбского, изъявил нескрываемую радость – он пережил изменника, бывшего его лучшим другом детства и юности. Тогда-то Грозный и признался Годунову и Бельскому, что Курбский в пору далекой юности потряс его рассказами о пребывании в Золотой Орде его знаменитого праотца, святого благоверного князя Федора Ярославского и Смоленского. Золотоордынский хан, прежде чем выдать за русского князя свою дочку, испытывал его, посылая начальником русско-татарского войска против своих врагов, а сажая за общим столом на пирах рядом с собой, поручал наливать вина и напитки и подносить ему ханскую чашу… Вот и особую близость к царю получили особо доверенные кравчий – боярин Годунов и «подносящий лекарства» Бельский…

Посетовал горько Иван Грозный боярину Годунову и «цареву оку» Бельскому, что только одним тайным советом своего тогдашнего друга Андрея Курбского воспользовался: сам молился о здравии царицы Анастасии перед чудотворной иконой святого Федора с сыновьями Давидом и Константином и супругу обязал молиться и к ней прикладываться во время тяжкой болезни – и ведь полегчало одно время царице… Только вторым советом ярославского князя царь не воспользовался… Знал ведь что-то тайное и темное о замыслах лихих отравителей-заговорщиков в окружении царицы Анастасии тогдашний лучший воевода Андрей Курбский, если вскользь, как бы невзначай, намекнул другу юности царю воспользоваться примером из жизни своего праотца, святого Федора и хана Золотой Орды. Чтобы все лекарства во время своей тяжкой болезни царица Анастасия принимала только из рук царя… Незачем было Годунову и Бельскому слышать о том, что Курбский был неравнодушен к Анастасии, а про отношения хана-тестя и князя-зятя в Орде было сказано со смыслом: подносить чашу что с вином, что с лекарствами – это дело более ответственное, чем просто принимать что-то от доверенного лица…

Бельский, в отличие от Годунова, не был боярином земской Думы, которую возглавлял удельный князь Иван Мстиславский, но с видимым удовольствием, на ушко, «по большому секрету», пересказывал придворным историю о ханской чаше с вином и царской чаше с лекарством в самом выгодном для себя свете. Мол, разных бояр и вельмож тьма, а доверенных чашечников – единицы. Только он и Годунов. Царский двор, как последыш, отошедшей в небытие опричнины и противовес земской Думе, возглавляли Богдан Бельский, Борис Годунов и Афанасий Нагой, дядя шестой супруги Грозного Марии. Вот и любил напомнить многим боярам чашечник и «царево око» Богдан Бельский душераздирающие истории о том, как не раз государь, принимающий заморские лекарства из его рук в знак глубочайшего признания и доверия, несколько раз обличал главу боярской Думы Ивана Федоровича Мстиславского как государственного изменника и колотил публично посохом…

Чувствуя близкое дыхание своей смерти, Грозный решил примириться со всеми погубленными им людьми за время его правления. Еще не достигший дряхлой старости, еще временами бодрый и веселый духом, даже весьма пылкий в фантомных плотских вожделениях ума и сердца, он уже два года с обреченностью жалкого смертника думал о своем скором конце… С какого же дня, да и с какой же стати он задумал примириться со всеми загубленными, чтобы и они, и их губитель на небесах обрели покой души?…

Он вспомнил в тайных доверительных беседах с глазу на глаз с Годуновым и Бельским о том, что через четыре дня после совещания с земскими боярами, покинувшими Александровскую слободу, он написал им письмо о смертельной болезни сына: «…Которого вы дня от нас отъехали, и того дни Иван сын разнемогся и нынче, конечно, болен… а нам, докудово Бог помилует Ивана сына, ехать отсюда невозможно…» Значит, с девятого ноября 1581-го страшного для царя года – «докуда Бог помилует» или не помилует? – и задумался он о примирении со всеми загубленными им душами, когда их долгожданный первенец с царицей Анастасией, переживший мать и опередивший в своей смерти отца, еще был жив…