Годы

— Я уже давно официальный комполка, — узнал я от Немцова: — Начхим П… (какая-то у него была чудная белорусская фамилия) из капитанов вырос в подполковники и теперь начальник оперативного отделения штаба дивизии.

— Ну, а комдив Захаров, капитан Головин?

— Захаров стал генералом, а Головин сейчас начштаба и подполковник. Между прочим, представлен к «полковнику».

— Да неужели? За какие такие подвиги? — удивился я несказанно.

— У них с Захаровым какие-то особые отношения.

В последствие я узнал, что Немцов, неясно мне, почему, со своими людьми остался-оказался в окружении на Дону. Дождался наших войск. После войны, по слухам, преподавал в одном институте в Одессе. Так ли это, мне неизвестно. Жалею, что не предложил я ему тогда присоединиться к 228-й.

5.9 Переправа через Дон. Хутор Акиновка. Дивизия собирается

Итак, попытка моя увидеть Новочеркасск вблизи не удалась, и мы вернулись в Бессергеневскую. На северной окраине Новочеркасска к этому времени появились клубы дыма, ясно указывающие на то, что немцы начали штурм его. В Бессергеневской я узнал, что здесь побывал командир корпуса Замерцев и одобрил мои действия по поиску частей дивизии. То есть одобрил мою поездку и приказал эти поиски не прекращать. Мне сообщили также, что за Доном 228-я должна будет сосредоточиться в хуторе Акиновка. Это немного выше по реке.

Количество обозов и автотранспорта в станице несколько увеличилось. Я рассудил, что в создавшейся обстановке ждать переправы до вечера было бы опасно, и решил убедить в этом коменданта переправы. Говорили мы с ним с глазу на глаз. Я обратил его внимание на то, что к Новочеркасску подошли немецкие танки и там идёт бой. Что в нашем направлении замечены выдвигающиеся несколько вражеских машин, это мне рассказал подполковник Немцов, а у нас нет чем противостоять им, даже пехотного прикрытия в ту сторону нет.

— Да, на переправе нас могут бомбить, — говорил я: — но из двух зол надо выбирать меньшее!

Сапёр долго колебался, переспрашивал. Наконец он решился и пошёл на КП.

Двинулись. Ехали медленно, к протоке шёл крутой спуск, часто встречались заболоченные участки и ручьи. Зато весь путь хорошо маскировался кронами деревьев. Но деревья же не давали сделать обгон и двигались мы черепашьими темпами за конными повозками. Ближе к переправе находилось много стоявших повозок и автомашин, которые не успели переправиться до утра и, теперь, ждали вечера.

О том, что начала работать переправа, каким-то образом стало известно врагу. Возможно, движение заметил какой-то из сновавших по небу немецких авиаразведчиков. Один из них, двухфюзеляжный «Фоке-Вульф 189» или, «рама», как его прозвали наши красноармейцы, всё время сновал вдоль реки. Так что мы попали под бомбёжку. Бомбёжка была так себе, бывали куда страшней! Но несколько вражеских бомбардировщиков сделали своё дело и переправа приостановилась. Ненадолго.

Ехавшие с интересом рассматривали оригинальную конструкцию наплавного моста, он был сделан из бочек! Точнее, брёвна, на которых лежал настил, поддерживались на плаву бочками.

— Не иначе, как из-под цимлянского игристого, сделал заключение В. Яштылов, большой знаток спиртного.

На песчаной косе левого берега было немало больших воронок, сделанных авиабомбами. Часть бомб падала на окраину Бессергеневской, но стоящие там редкие хаты не пострадали, кроме одного сарая. Развороченный бомбой он, почему-то, не горел, а парил!

Колея выездной дороги, проторенной по песку, шла по южной стороне большой, слегка заболоченной поймы, тянувшейся на много километров вверх по реке. Ширина поймы тоже была значительной, с востока её ограничивала цепь холмов, где мы выехали на просёлочную дорогу идущую на Акиновку. Вскоре дорога пересекла небольшую долину ручья и стала подниматься на очередной холм. Там мы встретили двигавшийся на встречу эскадрон казаков, первое боевое подразделение на восточном берегу Дона. Лица у казаков были серьёзные и сосредоточенные.

Над поймой Дона снова пролетела «рама». Она пролетела над эскадроном, нашими автомашинами, затем свернула влево и сделала крутой вираж над ровным, как стол, лугом, с ярко-зелёной травой. На этом лугу не было видно ни одной живой души. Но немецкий разведчик, снизившись, на втором вираже сбросил бомбу, а потом, накренившись на левое крыло, что-то стал высматривать. Вероятно ему не верилось, что на левом берегу Дона, кроме метавшегося туда-сюда казачьего эскадрона, никого нет. Да, наших войск не было.

Когда подъехали к первому казачьему хутору, я приказал остановиться. Казалось, солнце палило ещё нещаднее. Всё вокруг было покрыто белой пылью. Усилилась духота. В тени хаты-куреня, где укрылся я, было разве чуть-чуть прохладнее. Да и тень была какой-то бледной!

Принесли воды. Бог мой, что это была за вода! Мало того, что она была тёплой, так она ещё была солоноватой, неприятной на вкус.

— Тьфу, ну и водичка! Тухлятина! — попробовал воду Козлов и выплеснул её.

Но это была не самая плохая вода. В Сальских степях мы пили воду ещё хуже, ещё солонее.