Годы без Ленина (1924 – 1990)

Разумеется, все это имеет огромное практическое значение. Если искусство начинает говорить более или менее нашим языком, и притом не заикаясь, не сюсюкая и не оглядываясь по сторонам, – это означает, что значительные массы людей «заряжаются», «настраиваются» на революционный лад. Если естественные науки – не говоря уже об общественных – начинают переживать свою революцию – это значит, что они гораздо скорее станут орудием культурной и хозяйственной революции. Если широкие круги педагогов будут стоять на нашей точке зрения не «страха ради иудейска», а по убеждению, не формально, а по существу – это значит, что новое поколение смелее пойдет за нами и скорее будет расти к социализму

Таковы наши успехи и наши завоевания

по линии переделки масс,

по линии переделки и выработки кадров,

по линии революции в науке и искусстве.

Выполнена ли тем самым наша «историческая миссия»? Конечно, нет. Мы сделали только первые шажки. Мы плаваем еще по горло в целом океане нищеты и бескультурья. И работы перед нами, работы бешеной и страстной, целые горы.

Правда, некоторые «культурные» наши враги, осененные всей благодатью старого мира, предвещают нам быстрый конец, за нашей, так сказать, «исторической ненадобностью». Так, напр., пресловутый профессор Устрялов считает, что мы победили потому, что мы были, по сравнению со всеми «белыми», людьми много более энергичными. Однако нам все же предстоит погибнуть по всем правилам устряловского гороскопа. Г-н Устрялов пишет про нас:

«Железные чудища, с чугунными сердцами, машинными душами, с канатами нервов… Куда же против них дяде Ване или трем сестрам?

Куда уж нашим „военным“ фронтам против них, против их страшных рефлекторов, жгущих конденсированной энергией!

Разрушат культуру упадка, напоят землю новой волей и, миссию свою исполнив, погибнут от микробов своей опустошенности».

Г-н Устрялов предвидел, правда, кое-каких нытиков, начавших «внутренне опустошаться», в своей «опустошенности» начавших даже атаку против всего нашего дела. Но эти «микробы» были передвинуты на более северную зону. (Смех, бурные аплодисменты.)

Что же касается нашей «опустошенности», «опустошенности» нашей партии, то г-н Устрялов оказался пророком поистине никудышным. Партия настолько «опустошилась», что рабочий класс на попытку «микробов» погомозиться в пóрах партийного организма ответил посылкой армии в сто тысяч бойцов, которые влились прямо от станка в коммунистические ряды. «Железные чудища» разгромили белых вовсе не потому, что Колчаки и Деникины были воплощением трех сестер (то, что они тоже кричали: «В Москву! в Москву!», делало их мало похожими на провинциальных барышень: профессиональные вешатели, они имели и пушки, и иностранное золото!). «Железные чудища» разгромили их потому, что вели за собою массы, что опирались на пролетариат. И эти «железные чудища» не только не собираются помирать от каких-то дрянных микробов, а смело и твердо строят и бьются, с еще более возросшей энергией, с полным сознанием своей творческой миссии, на всех фронтах культуры, ведя массы к новым и новым победам и преодолевая со зверским упорством отчаянные трудности на своем пути.

Если мы сейчас спросим себя, что же нам нужно делать и какие главнейшие задачи на этом культурном фронте борьбы стоят в настоящее время перед нами, то, мне кажется, на этот вопрос следовало ответить таким образом: в области культурного строительства нам нужно скорее изживать период, когда «старое» разбито, а «новое» еще не построено. Есть известная закономерность во всей нашей великой революции: и в области хозяйства, и в области политики, и в области культуры. Было время, когда мы разворотили старый хозяйственный аппарат, разбили его, когда старая дисциплина труда покачнулась. Мы разрушили эту старую дисциплину труда, но не сразу наладили новую. Мы разрушили старую систему хозяйства, старую систему управления, но не сразу построили новую. Так было и в области армии, в области военного дела. Старую армию мы разложили, и это нужно было сделать; нельзя ведь изготовить яичницу, не разбив яйца. Но не сразу мы добились организации Красной Армии.

Так было в области государственного аппарата. Так сейчас происходит, еще происходит, в области культуры. Мы, например, буржуазно-мещанскую мораль уничтожили, мы ее по косточкам разложили, она сгнила у нас под руками, но сказать, что мы уже построили собственные нормы поведения, такие, которые бы соответствовали нашим задачам, еще нельзя. Многие с презрением относится к старой морали (и это хорошо), но своих норм еще не имеют, болтаются в каком-то безвоздушном пространстве без узды. Это очень плохо, и от этого мы терпим величайший урон.