Житие наше под немцами длилось недолго - недели две. И так же неожиданно, как явились, немцы исчезли - без предупреждения {120} и без шума. Говорили, что это вызвано было личным одолжением Лавалю, коммерчески заинтересованному в целебных и доходных источниках Виши. Как бы то ни было, но Виши, не выходя из сферы подчинения Гитлеру, оказалось в, так называемой, "свободной" зоне Франции. Это, конечно, облегчало положение, но и только. Когда 17 июня, проходя по улице, я услышал радио, которое передавало первое обращение нового премьера Петэна к населению, я остановился.
"Маршал Франции" не был красноречив или многословен, он был банален. Прославленный защитник Вердена в первую мировую войну теперь выражал недвусмысленно готовность капитулировать, несмотря на упоминание о "долгих военных традициях", "замечательной" французской армии, ее "великолепном сопротивлении", "выполненных по отношению к союзникам обязательствах" и прочем. Это было во введении, а существо совсем в другом: "С тяжелым сердцем говорю я вам сегодня, что мы должны прекратить борьбу. Этой ночью я снесся с неприятелем и запросил его, готов ли он вступить в переговоры с нами как с воинами и после битвы, которая велась честно, намерен ли он положить конец военным действиям? .."
Речь Петэна не убедила Гитлера. Но она была достаточно убедительна для меня в том смысле, что во Франции мне не место. Надо куда-то уезжать. И Америка была естественным пунктом притяжения. В тот же день я послал прошение о визе мне и жене американскому консулу в Лионе - ближайшем к Виши местопребывании консула. Лионский консул отослал нас по месту постоянного жительства к американскому консулу в Париже, куда ехать было, конечно, более чем рискованно. Так вопрос о визе повис в воздухе без того, чтобы у нас были какие-либо перспективы ее получить.
В это время мне сказали, что в Нью-Йорк собирается ехать группа социал-демократов во главе с лидером меньшевиков Даном, находившимся тоже в Виши. Я решил отправиться к нему и предложить себя в качестве секретаря. Это было, мягко выражаясь, более чем наивно: я был не первый и не единственный, желавший в это время покинуть Францию и попасть в Америку; надо было забыть традиционное для правоверного марксиста, скажем, "неполноценное отношение" ко всем политическим деятелям не марксистского толка; и, может быть, главное надо было не знать лично Дана, чтобы обратиться к нему с подобного рода предложением. Всего этого я не учел, не знал, забыл, когда пытался объяснить Дану, почему хотел его видеть. В ответ мне было преподано, что в Америку собеседник не убегает, как другие, а едет на политическую работу и т. д. Я выскочил как ошпаренный в возмущении не только этим "учителем жизни", но и собой, унизившимся до обращения к нему.
Я считал себя в безвыходном положении, когда из письма товарища, попавшего из Парижа в Марсель, неожиданно узнал, что за нас - русских и иностранных социалистов, главным образом евреев и других, которым угрожала опасность со стороны наци, - поднялась в Соединенных Штатах кампания в пользу предоставления {121} права въезда в США без обычных сложных формальностей. Я этой вести не хотел - не решался - верить, столь невероятной она мне казалась. Время было военное, и, хотя США еще не вступили в войну, такое попустительство граничило с "чудом".
Именно оно и случилось. Нью-йоркским меньшевикам и эсерам, причастным и не причастным к Еврейскому Рабочему Комитету, удалось через Комитет воздействовать на председателя Американской Федерации Труда Вильяма Грина, а тот в свою очередь обратился уже непосредственно к президенту Рузвельту. Последний считался с мнением Грина и, в порядке исключения, предписал выдать разрешения для въезда в США по спискам, утвержденным Еврейским Рабочим Комитетом. В эти списки наши друзья и единомышленники включили известных им лиц во Франции с семьями, не перечисляя часто даже по имени тех - особенно детей, - кому, по их убеждению, надлежало предоставить право въезда в США.
Убедившись, что сообщение об американских визах достоверно и что мы с женой значимся в том же списке No 1, как и отбывающий в Америку со специальным якобы назначением Дан, мы стали готовиться к отъезду. Но до того мне довелось быть свидетелем печального празднования официальной Францией взятия Бастилии 151 годом раньше.