Годы эмиграции

Кому было верить, Клемансо и Пуанкарэ или Дешанелю? (Исторически - да и политически - небезынтересно, как и когда возникла идея о том, что заключенный большевиками сепаратный мир с неприятелем исключал не большевиков, а Россию, из числа Союзников и лишал ее всех прав и преимуществ на мирной Конференции, невзирая на жертву общесоюзному делу миллионов русских жизней и других потерь. Кто был инициатором и вдохновителем этой "гениальной" идеи?

На этот вопрос дает ответ том 1-й "Воспоминаний о Мирной Конференции" Ллойд Джорджа, вышедший в 1939 году. Глава 7-я посвящена специально России и изобилует порою сенсационным материалом. Передадим в краткой форме наиболее существенное.

В начале декабря 1918 г., т. е. примерно через год после упомянутого выше соглашения Союзников об экономическом "разделе" России, на очередной конференции Союзников в Париже - Вильсон был еще в Америке - возник вопрос, должна ли быть представлена Россия на Конференции мира? Британский министр иностранных дел Бальфур доказывал необходимость предоставить возможность Финляндии, Эстонии и Латвии, заявить о своих претензиях, но не Советской России. Это мнение поддержал лорд Керзон, член малого военного кабинета, и Клемансо, который "воспротивился бы самым энергичным образом какому-либо представительству России, изменившей Союзному делу во время войны. Мир, который предстоит установить, ее не касается".

Этими словами, почти буквально повторявшими сказанное Клемансо Керенскому пятью месяцами раньше, Ллойд Джордж передает мнение французского премьера, оказавшееся решающим для данной конференции и Конференция мира. Небезынтересна и позиция, занятая Ллойд Джорджем, в его передаче случившегося 20-ю годами раньше.

Наряду с совершенно правильными и здравыми суждениями, совершенно неприемлемы выводы на основании мнимых фактов.

Ллойд Джордж поделился с коллегами своим самочувствием: "мы не можем продолжать действовать, как если бы России не было. Если кто из Союзников отвечает за войну, это Россия, она была одной из них. Первое объявление войны было направлено России. Но надо признать, что, как ни велики были страдания других Союзников, Россия вероятно потеряла больше жизней, чем кто-либо". Он выразил сомнение, чтобы какая-либо "другая страна, пострадав так, как Россия, оставалась в войне так долго. Россия представляет собой в конце концов около 2/3 Европы и значительную часть Азии. Эту проблему надо встретить лицом к лицу. Может ли это быть сделано без того, чтобы дать русскому народу право представить свои доводы, Дело 200 миллионов народа не может быть устроено без того, чтобы его не выслушать. Невозможно сказать, что татары, финны, латыши должны быть на мирной Конференции, а"...

Тут оратор сделал скачок-вывод, который лег в основу всей его политики на Конференции мира: на место русского народа, о котором до того говорил Ллойд Джордж, он подставил большевиков, которые, по его же словам, "держат под своей властью большинство населения" ... Это говорилось в декабре 1918 г. - через год после того, как народы России на выборах во Всероссийское Учредительное Собрание засвидетельствовали свое отношение к захвату власти большевиками и когда вооруженная борьба против большевистской диктатуры была в полном разгаре.

С мнением премьера согласился его министр казначейства, впоследствии премьер, Бонар Лоу решительно разошелся другой его коллега, Черчилль. Последний рекомендовал сказать русским: "Мы готовы идти вместе с вами, мы поможем вам, а если они откажутся, мы прибегнем к силе, чтобы восстановить положение и установить демократическое правительство". Черчилль доказывал, что "большевизм представляет лишь часть населения в России и был бы разоблачен и сметен на общих выборах при ограждении их (выборов) Союзниками. Решить этот вопрос нужно спешно. Это единственный участник войны, для которого она еще длится. И если мы не обратим на это внимания мы уйдем с Конференции мира, празднуя победу, которая не была победой, и мир, который не был миром".

Резюмируя, Ллойд Джордж подчеркнул, что, в отличие от Керзона и Черчилля, он решительный противник военной интервенции в любом виде. Ссылаясь на пример французской революции, он утверждал, что "эмансипироваться от большевизма было бы освобождением для России, но эмансипировать ее при помощи иностранных армий могло бы стать бедствием для Европы так же, как и для России. Послать наших солдат стрелять в большевиков значило бы создать там больше большевиков. Лучше всего предоставить большевизму самому пасть, как это возможно и было бы вероятно, если бы он не представлял собою подлинное русское чувство".