Годы и судьбы

Подводная лодка, которой командовал капитан-лейтенант Б. Ныров, поставила на морских путях противника минные заграждения, причинившие большой урон фашистскому флоту.

Капитан 3 ранга А. Клюшкин, командуя подводной лодкой С-4, уничтожил несколько транспортов.

В довоенные годы на «Амуре» занимался с молодежью бывший флотский старшина Иван Гусев. В октябре 1942 года батарея на острове Сухо, которой он командовал, вступила в бой с большим отрядом вражеских кораблей. Советские артиллеристы потопили несколько судов, а когда фашисты вступили на остров, моряки ринулись врукопашную. Пример отваги показывал офицер Гусев. Орден Ленина, которым он был награжден за этот бой, ныне хранится в одном из музеев Ленинграда.

На Севере сражался воспитанник «Амура» летчик-торпедоносец капитан В. Киселев. В апреле 1943 года его самолет от попадания вражеского снаряда загорелся. Выбрав самый крупный транспорт, летчик на пылавшем самолете прорвался сквозь зенитный огонь к судну и поразил его торпедой. Посмертно Василию Киселеву было присвоено звание Героя Советского Союза. Этого же звания удостоился и летчик Георгий Костылев, отличившийся в небе осажденного Ленинграда.

Получивший на «Амуре» начальную морскую подготовку водолаз Иван Баранов воевал на сухопутном фронте разведчиком, стал полным кавалером ордена Славы.

…Кусок бортовой обшивки с «Амура», как священная реликвия, находится в квартире Э. Ныу на самом видном месте. Глядя на нее, старый моряк вспоминает исторический семнадцатый и грозовой сорок первый годы, вспоминает героев «Амура», до конца выполнивших свой долг перед Советской Родиной.

Николай Сапфиров СЛЕД НА ЗЕМЛЕ

Эта встреча произошла лет пятнадцать назад. Я сидел на берегу Волги и наблюдал, как в тихих волнах резвятся веселые блики. Поэтому не сразу заметил стоявшего позади меня высокого, сухощавого старика с узким, продолговатым лицом и пышной белой бородой.

На горизонте показался теплоход. На его борту я прочел название: «Тихон Третьяков».

Когда теплоход поравнялся с нами, старик оживился, выцветшие глаза его засветились затаенной радостью. Он выпрямился, вскинул руку и приветливо помахал стоявшим на палубе матросам. И тотчас раздались гудки теплохода. Где-то за горизонтом им ответило эхо.

— Ишь ты, — качнув головой, смущенно проговорил старик. — Могли бы и без этого…

Меня сразу осенила догадка.

— Вы имеете отношение к этому теплоходу?

— Имею, — ответил старик степенно. — Он ведь моим именем назван. А вы, вижу, нездешний.

Глядя на весело катящиеся волны, Тихон Григорьевич вздохнул:

— Вот стою и думаю: люди стареют, а Волга, наоборот, все молодеет. Помню, когда тут еще бурлаки хаживали…

— Тихон Григорьевич, расскажите о своей жизни. Это должно быть так интересно!..

— Пожалуй, — согласился он. — Только разве обо всем расскажешь? Почти целый век прожит…

Он повернулся лицом к Волге и задумался, а затем заговорил — тихо, медленно, как бы размышляя вслух.

Предо мной возникали картины тяжелой безрадостной жизни, вырванные из мрака прошлого. Воображение рисовало старое Сормово с его грязной слободкой, полуразвалившимися деревянными домиками, мрачными будками городовых и голодным, оборванным рабочим людом. Вспомнились горьковские строки из романа «Мать»: «Каждый день над рабочей слободкой, в дымном, масляном воздухе, дрожал и ревел фабричные гудок, и, послушные зову, из маленьких серых домов выбегали на улицу, точно испуганные тараканы, угрюмые люди, не успевшие освежить сном свои мускулы…»

— Все точно, — сказал Тихон Григорьевич. — Именно так мы жили. Скверно и страшно жили. Начну хотя бы с моего прадеда. Летом он бурлачил на Волге, а зимой сезонил в Нижнем. Подрабатывал, чтоб как-то семью прокормить. Ну, а дед мой, Иван Яковлевич, крестьянствовал. И ему не сладко жилось, с хлеба на воду перебивался. Когда в Сормово открылась фабрика извозного судоходства, он взял да и подался туда — в плотники. Высок был дед, плечист, силой обладал богатырской. Но фабрика быстро его обломала — инвалидом стал. Отец как-то рассказывал, что когда дед окончательно слег, он вызвал его и сказал:

— Ну, вот и конец мне, отработал. Твоя очередь, Григорий. Может, тебе улыбнется счастье?..

Но счастье ему не улыбнулось. Странствовал Григорий по городам и весям, брался за любую работу, чтоб от голода не умереть. Отчаявшись, вернулся в родное Сормово и определился слесарем на завод. Таскал многопудовые детали, рубил металл. Очень скоро надорвался и в пятьдесят лет умер, оставив на попечение сына многочисленную семью. А сыну в то время было десять лет. Пошел Тишка на завод, да мастеру в ноги:

— Возьми, дяденька, на работу. Мать больная, братишки совсем малые…

Сжалился мастер, поставил мальчонку выдергивать гвозди из вагонных досок, а когда кончилась эта работа, перевел на другую — поддувать «ширманку» для нагрева заклепок. Трудовой день — двенадцать часов, плата — десять копеек.

Не выдержал. В Нижний подался. Там будто один добрый человек бесплатно ремеслу обучает. Верно, нашелся такой. Только не добряк, а хитрюга-эксплуататор.