Годы и войны

Нашей бригаде пришлось участвовать и в последних боях с белополяками.

Нам стало известно, что с 24 часов 18 октября 1920 года начнется перемирие и границей будет зафиксирована фактическая линия, занимаемая нашими войсками и войсками противника. 17 октября мы наметили себе план действий на следующий день, чтобы захватить как можно больше территории. Мы продвинулись левым флангом бригады на 35 километров, до города Староконстантинов; но на правом фланге в наступление перешли поляки и немного оттеснили нас. Лишь к вечеру положение было восстановлено, мы взяли при этом около двухсот пятидесяти пленных и трофеи.

После перемирия, выполняя приказ, я отправился в местечко Любар к польскому генералу для установления линии, занимаемой обеими сторонами. При мне были два эскадронных политрука в качестве ординарцев и трубач с белым флагом. У линии обороны меня встретил польский офицер и проводил на квартиру генерала.

Оставив сопровождающих у ворот, я вошел в небольшой одноэтажный дом. Сначала поздоровался за руку с седовласым генералом, а потом с его двумя денщиками, возившимися с большими генеральскими чемоданами. При этом генерал сделал мне замечание, сказав: «Здесь не место агитировать за Советскую власть».

Когда начали устанавливать линию, занимаемую войсками, генерал упорно настаивал на том, что одна польская часть находится в восьми километрах восточнее местечка Любар. «Да, она была там вчера, — сказал я, но теперь личный состав этой части в качестве пленных находится уже в пятидесяти километрах отсюда и шагает в Киев».

Генерал спросил: «А сколько вами захвачено пленных?» Я не задумываясь ответил: «Более пятисот человек да много убитых». Генерал стал что-то подсчитывать, а я в это время ругал себя за то, что, называя число пленных, зачем-то преувеличил его. Но, немного еще поспорив, генерал согласился. Моя и его карты с обозначением линии фронта были нами подписаны, и я вернулся к своим.

На другой день, рано утром, прибежал ко мне запыхавшийся старшина комендантского взвода и взволнованно доложил: «Товарищ комбриг, в нашем селе поляки». На вопрос, сколько их, он ответил: «Два вооруженных». Я приказал привести их ко мне. Поляки рассказали, что их часть трое суток находится в лесу, неподалеку от нашего села; офицер прислал их узнать, не началось ли перемирие.

Один из полков бригады был поднят по тревоге, с ним я направился в лес. Поляков было много. Оружие свое они составили в козлы, одни ходили группами, другие завтракали, а третьи грелись у костра. Я приказал старшему офицеру сложить оружие на повозки, построиться и следовать с нами. В селе, проходя мимо меня, офицер скомандовал «Смирно», солдаты прошли рядами, как на параде, повернув голову в мою сторону, а потом на ходу, к великому нашему удивлению, довольно стройно спели «Интернационал». По-видимому, это были те, кого мысленно подсчитывал польский генерал. А я, выходит, не ошибся, наобум назвав завышенную цифру.

Польские солдаты и офицеры, захваченные нами после перемирия, через месяц вернулись к себе на родину.

После окончания войны с поляками наша бригада была переведена южнее для борьбы с петлюровцами. В районе города Литин мы обороняли полосу в двадцать километров. Штаб бригады с двумя эскадронами 1-го кавалерийского полка располагался в Селище, которое от восточной окраины Литина отделялось лишь рекой.

На рассвете мне позвонил командир эскадрона из села Кулыга, в шести километрах западнее Литина: «Атакован большими силами конницы, отхожу на Литин». На этом разговор оборвался.

Командиру 1-го кавалерийского полка я приказал поднять по тревоге два резервных эскадрона и привести их к мосту. Попытался связаться с командиром эскадрона в селе Багриновцы, севернее Кулыга, но телефон там не работал. Позвонил в охранение, стоявшее южнее Кулыги; командир взвода доложил: «У меня все спокойно, но севернее от нас слышна сильная беспорядочная стрельба, свой взвод собрал и держу около себя». Я ознакомил его с обстановкой и приказал усилить бдительность, зорко следить за противником и немедленно докладывать о его действиях.

Пытался снова связаться с Багриновцами — безрезультатно. В это время раздался звонок. «Товарищ командир, — слышу в трубке, — мы ведем бой в селе Кулыга, имеем пленных, дайте нам скорее помощь». «Кто говорит?» Ответили не сразу, после заминки. Слышно было, как говоривший со мной повторял кому-то мой вопрос. Наконец он ответил: «Говорит красноармеец от имени командира эскадрона».

У меня возникло подозрение, и я сказал: «Назовите фамилии командиров эскадрона и полка». «Вот черт!» — сказали на другом конце провода. Потом послышался смех, и трубку положили. Стало понятно, что наши, уходя, не успели снять телефон и его хотел использовать противник.