Андрей не мог сдержать восторга, вскочил на ноги. Не терпелось посмотреть, какие они, фашисты? Но короткая пулеметная очередь подняла возле него дымки пыли. Что-то острое больно корябнуло голову. Он упал в траву. Потрогал рукой. Волосы липкие, клейкие, будто кто-то намазал их медом. Отнял руку, посмотрел - кровь. Достал индивидуальный перевязочный пакет, перевязал рану. «А где Ефим? Может, убит?» - мелькнула тревожная мысль.
Противник выжидающе молчал.
Неожиданно появился Еж.
- Что с тобой, Андрей? Гляди, кровищи-то на бинтах сколько, - сказал он, морщась, будто ему самому больно.
- Зацепило малость. Вскочил сдуру, ну и… Где наши?
- Наши позади, - Еж неопределенно махнул рукой. - А нам сержант Правдюк приказал наблюдать за дорогой и опушкой вон до той молоденькой березки. Видишь? Правее нас, за дорогой, Талаев и Мурадьян.
- А рота где?
- Да близко где-то. Наверно, на опушке леса залегли. Ты ползи ко мне, перевяжу получше, а то кровь сочится и бинт съехал.
Андрей подполз к Ежу. Тот развязал пропитанную кровью повязку, деловито осмотрел рану.
- Здорово дерябнуло… - Он осторожно вытер бинтом загустевшую кровь и туго перебинтовал голову. - Берегись бед, пока их нет, не доглядишь оком - заплатишь боком. Ну, а как теперь?
- Да вроде ничего, - неохотно отозвался Андрей, стараясь скрыть боль.
- Беда вымучит, беда и выучит, - добавил Еж, - Давай расползаться. Я залягу у бугорка с ромашками.
Полагута отполз в сторону и начал опять напряженно просматривать опушку леса до одинокой березки, дорогу, но ничего подозрительного не увидел. Тихо вокруг. И казалось, что полчаса тому назад не было ни врага, ни выстрелов и будто война, навстречу которой они шли, так же внезапно исчезла, как и началась. И снова точит червячок сомнения. «А может быть, это просто пограничное столкновение, а не война?» Рассказывают, было похожее года два, когда небольшой вражеский отряд углубился на нашу территорию. Андрей выругал себя за непростительную оплошность: «Ничего еще и серьезного нет, и боя настоящего не было, а я уже ранен».
Солнце начинало припекать. Нагретые травы и цветы курились дурманящими сладковато-приторными, медовыми запахами. «Сколько еще придется так лежать?» - думал каждый, всматриваясь в лесную опушку и серую дорогу. И как бы в ответ на этот безмолвный, томивший вопрос где-то там, за лесом, загудели моторы и разом загрохотали вражеские орудия. Тишину разметали оглушительные разрывы, со свистом и шипением пронеслись совсем рядом невидимые, несущие смерть осколки.
У опушки леса, где стояла молоденькая березка, которая в полосе наблюдения отделения именовалась ориентиром номер первый, взметнулся черный фонтан земли, дыма и огня, и тотчас все увидели, как березка, словно подрубленная, обреченно взмахнула светло-зелеными ветвями и, склонившись к могучим соснам, стала медленно оседать. Сосны пытались поддержать ее, но она, отчаянно цепляясь хрупкими, бессильными ветвями, беспомощно сползала вниз, словно смертельно раненный боец.
Несколько снарядов, угрожающе прошуршав в воздухе, разорвались где-то далеко за лесом. А потом зачастили винтовочные выстрелы.
Полагута, перестав наблюдать, то и дело оглядывался. Ему хотелось увидеть, где же наши? Но их не было, и только на опушке, точно черные фонтаны, взлетали разрывы снарядов вражеской артиллерии.
В нарастающей артиллерийской канонаде никто не слышал шума приближающихся мотоциклов врага. Они, как стадо диких кабанов, неожиданно выскочили из-за поворота дороги и, поднимая облако пыли, помчались прямо на высоту, где лежали Андрей и Еж. «Один, второй, три, четыре», - считал Андрей.
С опушки леса и за высотой, где находился их взвод, затарахтели скороговоркой пулеметы.
Еж подполз к Андрею.
- Давай будем вместе… Гляди, сколько их. Только не стреляй. Подпустим маленько.
Шесть мотоциклов промчались по дороге в сторону головной походной заставы, что залегла на опушке. Когда седьмой очутился метрах в пятидесяти от Полагуты и Ежа, оба бойца одновременно выстрелили.
Мотоцикл рванулся в сторону и, подскочив, как на пружинах, свалился в кювет, поднимая тучу пыли. Андрей и Ефим видели испуганное, побагровевшее лицо солдата-водителя. Расшибся или ранен - не понять, но, сколько он ни пытался, не вылез из кювета: так и остался лежать, подмятый мотоциклом.
- Гляди-ка, наши!… - оглянувшись назад, обрадовался Андрей.
По высокой густой траве справа и слева ползли бойцы их отделения. Командир отделения Правдюк приблизился вместе с пулеметчиками. Первый номер пулемета Подопрыгора, тяжело дыша, неуклюже передвигал свое грузное, большое тело, то и дело вытирая рукавом пот со лба.
Правдюк дал Подопрыгоре сигнал «вперед», а сам подполз к Андрею.
- Ранило? - спросил он.
Андрей кивнул головой.
- Ну, другой раз будыш умнийше. Противник огонь вэдэ, а вин, як та балерина Сэмэнова, танцуе. Я бачил, як ты всяки хвигуры выделывал, - сказал он с досадой.
- Да и я сам не знаю, зачем выскочил, - повинился Андрей. - Так, сдуру…
- А ты знай, для чого ты туточки… Тут тоби не ученье, а война. Розумиешь?