Годы испытаний. Книга 1. Честь

Спокойные слова подполковника ударили обухом, заставили насторожиться: «Сейчас посадит под арест».

— Вы свободны, лейтенант. Идите.

Миронов не помнил, как вышел от командира полка. И пришел в себя, только встретив по дороге Жигуленко.

— Ты куда запропал? — спросил растерянно Миронов.

— А я встретил по пути начальника штаба. Он о тебе беспокоится. Говорит: командир полка второй день не в духе. Как бы ты не попал под горячую руку. И зачем ты связался, Саша, с этим делом? Опоздал… Милиция должна была разыскивать мать потерявшихся детей… Ты был у командира полка?

— Только от него.

Жигуленко, прищурившись, поглядел вдаль.

— Арестом или строгачом отделался?

— Ни того, ни другого.

— Брось ты!.. Скрываешь?… Дело твое. К начальнику штаба зайди. Волнуется за тебя человек.

— Зайду. Пистолет получу и зайду.

Жигуленко, прищурившись, поглядел на товарища.

— Зачем?

— Командир полка приказал отстрелять в полковом тире и доложить результаты… И, знаешь, комнату нам выделил. Будем жить вместе.

2

Жигуленко вернулся к вечеру расстроенный и усталый.

— Представился?

— Да… Тебе, Саша, повезло, быстро отделался. Что творилось у Канашова! Полно командиров. И все со срочными бумагами. Я насилу протиснулся в кабинет. Выслушал он меня без всякого удовольствия. Нам повезло с комнатой: накануне нашего приезда один младший лейтенант уволился в запас по болезни. У меня, знаешь, такое впечатление: Канашов хитрый мужик. Себе на уме.

Миронов не согласился и постарался изменить разговор.

— Знаешь, Женя, у него в кабинете, когда я представлялся, наверное, дочь была.

— Красивая?

— Да-а, интересная…

Жигуленко вынул из нагрудного кармана фотографию красивой девушки с пышной короной светлых волос.

— Хороша?… Балерина… Миронов взглянул мельком.

— Хороша, но дочь подполковника лучше.

— Брось выдумывать!

Саша молча подошел к окну. Мягко-оранжевая полоса заката бледнела, переходя в зеленоватый свет. Сгущались сумерки.

— Пойдем отстреляемся, — предложил Миронов.

— Пошли, снайпер, коль хочешь отличиться…

Когда Жигуленко первым, а Миронов следом вошли в кабинет командира полка, у него на столе горела настольная лампа с зеленым абажуром, а сам он неторопливо листал какой-то журнал. Подполковник заглядывал и в книгу, и оба лейтенанта с удивлением увидели немецко-русский словарь. А Канашов спросил:

— Вы какой язык изучали в училище?

— Немецкий, — разом ответили лейтенанты.

— Ну и как оценили ваши знания?

Жигуленко доложил не без гордости, что имел отличную оценку, а Миронов — хорошую.

— Что ж, похвально. Подойдите ко мне. — И когда оба приблизились, протянул журнал. — Это немецкий информационный бюллетень. — Он полистал и сделал закладку. — Переведите это небольшое военное сообщение. Можете делать вместе. На той неделе на совещании командного состава полка мы вас заслушаем. Как стреляли?

Лейтенанты доложили. Миронов выбил шестнадцать очков, Жигуленко — восемнадцать. Канашов выслушал доклад спокойно, будто иных результатов и не ожидал.

— Плохо, — сказал он им. — Ведь вы командиры… Даю вам месяц сроку. Тренируйтесь ежедневно.

3

Домой вернулись молча.

Жигуленко лег на койку, задумчиво глядя а потолок.

— Открой-ка, друг, окно. Как думаешь, зачем это Канашов нам статью дал? Проверяет?

— Может быть, — согласился Миронов.

— Сам, видать, в академии на заочном зубрит, вот и хочет всем показать: «Смотрите, какой я умный, передовой».

Наступило молчание. Оба лежа курили.

— А переводить все же придется. Нашел-таки работенку.

Неожиданно за окном послышалась грустно-задумчивая мелодия.

Евгений вскочил.

— Пошли? Слышишь… Мой любимый вальс «На сопках Маньчжурии».

— Куда?

— В полковой клуб. Сегодня суббота, там вечер.

В чистой комнате, пахнущей свежей побелкой, было по-домашнему уютно, и Миронову не хотелось уходить, но звуки вальса, настойчиво врываясь в окно, звали туда, где танцы и веселье.

— Нехорошо как-то, — слабо сопротивлялся Миронов, — только приехали — и на танцы.

— А что тут особенного? Идем, идем. Ты только свой хохолок пригладь, девчата засмеют.

На макушке у Саши росли непослушные волосы. Как он их ни приглаживал, ни смачивал водой, одеколоном и даже хинной помадой, они, как стальная проволока, упрямо торчали дыбом. Этот хохолок придавал Саше вид озорного нескладного подростка-мальчугана, и было почти до слез обидно, потому что его никто из старших не называл по имени-отчеству, а ребята в училище дразнили «мальчишкой».

В клубе было много народу: бойцы, сержанты, командиры, преимущественно молодежь. Саша и Евгений вошли в зал, когда начался концерт красноармейской самодеятельности. После первого отделения вышли в коридор, закурили.

— Может быть, пойдем домой? — предложил Саша и вдруг придержал Евгения за локоть. — Вот она, смотри…