Миронов лежа пристально наблюдал за безыменной высоткой, где находился сейчас противник, которого решил уничтожить контратакой его начальник, старший лейтенант Сизов — командир головной походной заставы. Он вспомнил, как неделю тому назад комбат Горобец на совещании командного состава полка выговаривал Сизову за беспомощность и несамостоятельность в работе. «Привыкли все делать с няньками…». И вот как сейчас он, Сизов, уверенно действует. Обрушив на врага огонь, уничтожил его мотоциклистов-разведчиков и принял смелое решение перейти в контратаку, захватить высоту, господствующую над местностью. С нее открывается прекрасный обзор и обстрел местности. И к ней не так-то просто подойти противнику.
Миронов посмотрел в сторону опушки, где должна была сосредоточиться рота для контратаки. Там никого не было. «Где же они? Наверное, хорошо замаскировались, — подумал он. — Надо добраться до новых огневых позиций, поглядеть, как мои бойцы готовят их».
И вдруг Миронов увидел, что к нему бежит какой-то боец. Наверно, от Сизова. Да, это был связной, но не от Сизова, а от комбата Горобца. Связной сообщил, что роте Сизова приказано отойти, взводу Миронова тоже, и ни в коем случае огня больше не открывать.
— Это почему же? — удивился Миронов.
— Не могу знать, товарищ лейтенант. Комбат говорил, что Сизов за самовольное открытие огня пойдет под суд.
— Под суд?
«А ведь мои пулеметчики тоже вели огонь», — тревожно подумал Миронов.
— Так стреляли же в фашистов… Не в своих! — раздраженно крикнул Миронов. — За что же под суд?
— Не могу знать, — снова повторил связной. — Приказ, говорят, такой из дивизии пришел: огня не открывать…
«Почему же комбат объявил нам, что это война? — подумал Миронов. — Зачем выдали боеприпасы и НЗ[8]
бойцам? Зачем поставили боевую задачу? И в нас же стреляли. У меня ранены Полагута, Ягоденко… А в роте Сизова семь человек убито, шесть тяжело ранено и три легко… Неужели все это пограничная провокация?»Глава третья
1
Взвод Миронова отходил поспешно, в. беспорядке. Пулеметные расчеты, разобрав пулеметы по частям, бежали без оглядки, изредка падая, когда недалеко рвались мины или рядом подымались дымки от пуль противника. И надо считать просто чудом, что взвод отделался только двумя легко раненными.
Командир роты Аржанцев выходил из себя. Он и ругался и грозил, суетясь на своем наблюдательном пункте. Казалось, он изобьет Миронова, когда тот явится. Так по крайней мере думали вызванные к Аржанцеву командиры взводов лейтенанты Дубров и Сорока.
Дуброву хотелось чем-то помочь Миронову. И он сказал радостно и громко, обращаясь к Сороке, чтобы слышал Аржанцев:
— Ты только погляди, под каким сильным обстрелом Миронову удалось сохранить пулеметы…
Аржанцев недовольно перебил его:
— А вам откуда это известно? Привыкли пустое болтать.
Но, увидев, что взвод Миронова действительно вынес из боя всю материальную часть в целости, сердито добавил:
— Он лучше бы не пулеметы, а людей берег. Они под огнем противника бегут, точно ребятишки в войну играют.
Когда запыхавшийся и перепачканный землей Миронов предстал перед Аржанцевым и доложил о прибытии, тот гневно сказал:
— Прибывают, товарищ лейтенант, поезда на станцию… А по уставу надо докладывать: «явился». Это во-первых. А во-вторых, где ваши пуговицы на левом рукаве гимнастерки? — Миронов взглянул и удивился: оторвались сразу обе. — И, в-третьих, извольте вытереть лоб… Он у вас в крови и грязи. Расшибли? Неудивительно: больно усердно земле-матушке кланялись…
Миронов быстро вытер платком лоб. И только теперь почувствовал саднящую боль, какая бывает, когда обдерешь кожу и туда попадет соленый пот.
— Кто вам разрешил, товарищ Миронов, открывать огонь? — Аржанцев сурово нахмурил брови. — Самовольничаете…
Миронов стоял, потупя взгляд. Обидно было слушать все это, а главное: почему нельзя стрелять по врагу?
— А что же нам делать, товарищ старший лейтенант? — ответил он необычно громко и в то же время неуверенно. — Ведь они первыми открыли огонь…
— Ну и пусть!.. Где же ваша выдержка? А может, это провокация? Вы знаете, что Сизова вызвали в штаб дивизии и дело передали прокурору? Судить будут. За самовольство. Понятно?… Да и вам, я думаю, не сойдет это безнаказанно.
Миронов сразу потемнел лицом, стоял подавленный, уничтоженный. «За что судить? Ведь нам поставили боевую задачу…»
Дубров сочувствующе глядел на Миронова…
— Хорошо, что вовремя приостановили эту дурацкую затею с контратакой Сизова, а то положили бы народу невесть сколько. А вас, — он гневно обратился к Миронову, — за один этот отход со взводом надо под суд отдать… Учились, учились на тактических занятиях, а теперь дуете кто во что горазд… Я требую, — обратился Аржанцев к Дуброву и Сороке, — действовать по уставу, а не так как Миронов…
Неизвестно, сколько бы еще бушевал командир роты, если бы не появился новый политрук.