Годы испытаний. Книга 1

Русачев сидел мрачный в своем кабинете и барабанил по столу пальцами. Невольно всплывал неприятный разговор с Канашовым. В голове теснились противоречивые мысли после прочтения показаний и докладных командиров и политработников, привлеченных по семейному делу Канашова. Большинство фактов были сомнительными, а то и просто голословными. Бесспорно, что за Канашовым водились грехи в отношениях между ним и женой. Но все же это были мелкие семейные пустячки.

Командир дивизии еще раз перечитал терпеливо все докладные и велел вызвать к нему на беседу Валерию Кузьминичну.

Вскоре она явилась, разодетая, накрашенная, с кокетливой улыбкой и протянула ему руку в перчатке.

Русачеву стало известно, что Канашов, оставив квартиру, ушел с дочерью от нее окончательно и на другой же день после этого Валерия Кузьминична справляла новоселье в кругу близких ей знакомых. Но он еще сомневался. Неужели эта женщина, обивавшая пороги командования и политотдела, молящая вернуть ей мужа, так просто приняла уход от нее дорогого ей человека? Неужели все это не более как красивая игра ради каких-то своих личных целей?

Валерия Кузьминична враз уловила на лице полковника все эти вопросы и тут же полезла в карман за носовым платком. Лицо ее из ясного, открытого тут же потускнело, и по нему пробежали мрачные тени.

- Вы думаете, товарищ полковник, мне легко пережить этот неизбежный разрыв? Вы ошибаетесь… Мне большим усилием воли приходится быть спокойной, а на душе кошки скребут. Мне еще до сих пор не верится, как я могла жить с таким ужасным человеком. Вы смотрите на мое платье и думаете: «Все же шикарно одевал тебя муж». И тут вы ошибаетесь… Все это нажито без него и до него. Он мне не купил ни одного платья.

- Ни одного? - усомнился Русачев.

- Больше того: уходя от меня, они с дочерью прихватили и моих несколько отрезов. Пусть берут, я проживу без них. И у меня еще будут. Голодранцы несчастные!

- Меня интересует один вопрос.

- Пожалуйста, я слушаю вас.

- Зачем вы выходили замуж?…

Валерия Кузьминична кокетливо улыбнулась.

- По-вашему выходит, я не имела на это право? А что остается делать женщине, если ее соблазнили? Конечно, я могла бы иметь от него детей и получать алименты. Но я заблуждалась… Мне казалось, что Канашов должен быть счастлив со мной. Ведь ради него я принесла в жертву все… А я бы, поверьте мне, могла иметь более видного мужа. Подумаешь, шишка - командир полка. Да за меня министры сватались. Один видный поэт проходу не давал. Он и сейчас еще нет-нет да и напишет мне. У него сборник стихов вышел недавно. Что ни стих: «Посвящаю В. К.». Это мне.

Чем дальше слушал ее Русачев, тем он все более ощущал, как ворот гимнастерки будто сдавливал ему горло. Лицо его краснело, а голос становился глухим, сиплым.

- Скажите, а вам приходилось когда-либо спать под открытым небом в походах, под одной шинелью, мерзнуть, голодать вместе с мужем.

Валерия Кузьминична игриво вскинула брови.

- Это вы к чему, собственно говоря? Боевая романтика - не моя стихия. Я человек искусства… И, кстати, когда он воевал где-то в Финляндии, мы, к счастью, не были знакомы…

- А вот я со своей женой всю гражданскую войну исколесил по полям, и на коне, и на тачанке. - И тут же, увидев, что его собеседница обидчиво поджала губы, оборвал начатый рассказ и тяжело вздохнул. Помолчав, продолжал более резко:

- Не любили вы человека, с которым жили, вот что я скажу вам. Просто так, временно исполняли обязанности жены, как бы не на утвержденной должности состояли при этом.

Валерия Кузьминична сняла перчатки, игриво похлопала ими по круглой коленке.

- Какая там любовь!… Что же вы хотели, чтобы я любила этого алкоголика?

- Алкоголика?

- Вы сомневаетесь или просто меня разыгрываете? Да если хотите знать - мне теперь нечего скрывать, - он пил каждый день утром и вечером по стакану водки и, не закусывая, уходил на службу учинять разгон своим подчиненным.

- И это в служебные дни! - привстал и насмешливо покачал головой Русачев. - Ну, а что же тогда он делал в праздники?

- В праздники он напивался, как сапожник, в стельку… Канашов один способен выпить четверть водки. И тогда, боже мой, он невменяем… Сквернословит, все бьет, говорит, что во всей, дивизии нет ни одного умного командира, что все бездарные и подхалимы. Да он несколько раз направлял на меня револьвер и грозил застрелить…