Годы испытаний. Книга 2. Волга — русская река

С командно-наблюдательного пункта комдива то и дело уносили раненых и убитых связистов, радистов, работников штаба, санитаров, оказывающих помощь раненым, бойцов-автоматчиков, охраняющих пункт управления дивизии. Ненадолго помогала, а по существу, затрудняла управление боем дивизии довольно частая смена командно-наблюдательного пункта, которую производил Канашов, стараясь сохранить свою волю над войсками. Над дивизией, упорно обороняющей позиции, неотвратимо надвигалась угроза… Вот-вот немцы прорвут заметно поредевшие боевые порядки войск и хлынут неудержимым потоком танков, артиллерии и пехоты к Волге. Кажется, уже нет сил сдержать их больше: настолько до предела, обескровлены и утомлены обороняющиеся. «Пусть бы приехал и сам убедился, в каком мы пекле и что осталось от дивизии», — с горечью думал Канашов о генерале. На своем командно-наблюдательном пункте он остался пока еще один цел и невредим. Его, как завороженного, миновали бомбы, снаряды, осколки и пули. Это была просто счастливая случайность, и только. Зато остальные из четырех человек его групп управления имели по два, три и более ранений, но уходить наотрез отказались в тыл, да и кем их заменить? В узком с приступками блиндаже неподалеку от комдива сидит боец-радист Дмитрий Тарута. На голове у него белая чалма из бинтов, левая рука забинтована от локтя до плеча. Левая йога в бинтах от ступни до колена. На правой ноге сапог, на левой ботинок. Черные ручейки пота бороздят его морщинистый лоб и текут от висков по щекам, Когда пот попадает в глаза, он утирает его здоровой рукой и снова устремляет воспаленные глаза на комдива. И Канашов нет-нет, а бросает на него взгляд. Тарута — единственный, кто может связать Канашова с командирами, передать его приказ. Проводная связь не действует уже давно. Непрерывные бомбежки и артиллерийский обстрел. Какие провода выдержат?

К Канашову прибыл из второго эшелона штаба дивизии его ординарец, адъютант и связной — один в грех лицах — Иван Шашин. Он тоже ранен в голову, и пилотка еле держится на чалме из бинтов. Ранена у него и правая кисть руки, но он боеспособен потому, что левша. Вид у него молодцеватый, за плечом автомат. Он протягивает комдиву сильно мятый, в крови конверт.

— Товарищ полковник, просил передать комиссар Саранцев.

Канашов отрывает от глаз бинокль, вынимает из конверта клочок бумаги, на котором пляшущими буквами, какими обычно пишут старики, впервые овладевшие с трудом грамотой написано:

«Родной папа, больше не увидимся. Умираю, а у меня большой счет с фашистами за маму, за…» Так и не дописал Володя своего последнего желания, но оно ясно всем, кто сейчас воюет с немцами. На второй записке рукой Саранцева написано: «Михаил Алексеевич, Володя Поморцев недавно скончался. Письмо к отцу просил передать тебе. Его схоронили на берегу Волги». Канашов сел, уронив голову. Из рук выпал конверт с письмом. Может, это и было последним и самым большим переполнявшим его потрясением, надломившим его силу воли… Какой-то неведомый ему до сего страх охватил сердце, и по телу прошли холодные мурашки. «А может, и моя Наташа больше не увидит меня?»

— Товарищ комдив, — сказал ему Шашин робко и глухо. — Вон машина какая-то пришла… Генерал приехал.

— А? Что? Генерал? — Канашов вдруг вскочил, оправил гимнастерку и вытер рукой пот со лба. — Где генерал? Какой генерал?

Он не помнил, как шел, покачиваясь и спотыкаясь, будто пьяный, и, когда увидел «виллис» и сидящего в нем незнакомого генерала, вдруг весь подобрался, взял себя в руки.

— Товарищ генерал, полковник Канашов, командир…

Генерал махнул снисходительно рукой и сказал:

— Садись в машину. Знаю, кто ты и какой дивизией командуешь. — Он протянул ему руку. — Чуйков.

Канашов, не помня себя, сел в машину, и они поехали. Отъехав от командно-наблюдательного пункта, генерал сказал:

— За себя оставь… Кто у тебя заместитель?

— Заместителя нет. Убит… Комиссара могу оставить.

Машина остановилась у оврага, в котором располагался второй эшелон штаба дивизии. Канашов легко соскочил и бегом побежал к землянкам. Вскоре он вернулся.

— Оставил? — спросил генерал.

— Саранцев там за меня.

И машина снова тронулась. Ехали по степи, объезжая частые овраги. А за спиной гремела канонада. Тяжелые думы одолевали Канашова. «Куда он меня везет? Сейчас приедем в штаб армии и скажет: „Слабак ты, полковник, кишка у тебя тонка, не выдержал испытания…“» В душе кипело, и хотелось вот так вскочить и закричать:

«Нет, мет, и никогда не согнусь и не поддамся! Нет во мне ни страха перед немцами, ни чувства неизбежной неотвратимости, что они непременно одолеют нас…»

Генерал по-прежнему молчал и только крутил головой направо и налево, осматривая мелькающие мимо бескрайные степные равнины.

4

После непрерывных ожесточенных, боев и тяжелой переправы через Дон дивизия заняла новый оборонительный рубеж на ближних подступах к Сталинграду, на заранее подготовленных местным населением позициях.