Годы испытаний. Книга 2. Волга — русская река

Старшина от удивления чуть было не выронил шапку.

— Не нравится?

— Нравится. Но почему одна? У меня ведь подруга, — она указала кивком головы на Наташу. — Знакомьтесь.

Старшина, ступая неизвестно зачем на носках, протянул длинную руку. Покраснел и стал неловко переминаться с ноги на ногу.

— Постараюсь и вам достать. Схлопочу, не беспокойтесь.

— Садитесь, — пригласила Наташа.

— Благодарствую, надо идти. Меня ждут шоферы-новички. Обмундирование им надо выписывать.

— А где обещанное? — строго спросила Марина.

Старшина растерянно пожал плечами.

— Неужто всякую дрянь тащить в комнату? Больной человек лежит… Я за дверью сверточек оставил.

— Пошли, пошли, сама погляжу, — прикрикнула Марина и вывела старшину за собой.

…Наташа с улыбкой лежала, думая о подруге. Она поймала себя на мысли, что так легко и быстро «променяла» дружбу с Ляной на дружбу с Мариной. Она сравнивала их обеих, и обе они нравились ей. И Наташа была довольна, что имеет таких хороших подруг… «Неправда, когда говорят, что большинство людей плохие, коварные, злые и способны только на подлости, — думала она. — И не всегда человек, который обидит тебя случайно, плохой или никудышный. А с Мариной трудно согласиться, что если любишь, то больше никто не может понравиться как человек. Я вот люблю Сашу, для меня он все. Но и Вася Самойлов хороший человек… Нет-нет, — отогнала она от себя мысль. — Сейчас для меня никто не существует, кроме Саши». Наташа стала вспоминать об их последних размолвках. Какими мелкими и никчемными казались они, особенно теперь! «Увижу ли я тебя, дорогой мой Сашка? Где ты сейчас? Может, и в живых нет?» Но Наташа не могла и не хотела даже представить себе, чтобы с ним случилось что-нибудь.

2

Настойчивость Наташи взяла верх. Несмотря на уговоры врача «полежать еще и окрепнуть», она начала работу наравне со всеми.

Трудно подниматься утром на заре, когда одолевает сон. Марина сдернула одеяло с Наташи.

— Вставай, соня…

Наташа вскочила, быстро, по-солдатски натянула на себя одежду. В общежитии холодно. Топят мало: экономят. Заправила постель. Ополоснула лицо обжигающе-холодной водой.

По дороге Марина тараторила:

— У меня, Наташа, в детстве зародилась жалость к грузчикам. Жили мы неподалеку от порта. Погляжу я на них, и слезы у меня навертываются — какие, думаю, бедные люди. Таскают все, как вьючные животные… Отец мне говорил, когда плохо училась: «Пойдешь в грузчики…» Скажет, а я плачу. «Не хочу быть грузчиком», — отвечаю ему. А теперь мы с тобой грузчики. Жизнь, она многое может заставить человека делать, не спрашивает, хочешь или нет.

Во дворе перевалочного госпиталя снег был черным, словно в оттепель. Весь двор забит санитарными машинами.

Резкий запах бензина, рев моторов, и сквозь этот гул доносились слова команды, ругань, стоны раненых.

— Поторапливайтесь, девушки. К вечеру прибудет еще партия раненых, — сказал им проходивший мимо врач в белом полушубке, отороченном коричневатым мехом.

— Откуда раненые? — спросила у него Наташа.

— Эти вот из-под Тулы. Там, говорят, тяжелые бои идут.

Наташа и Марина влились в общий поток работающих санитаров.

Раньше Наташа подсчитывала, сколько раненых она перенесла за смену. Но потом поняла, что все это ни к чему: все равно, пока не перенесут всех, никого не отпустят. Носилки, носилки, носилки… Они мельтешили в глазах, жгли ладони. И только когда берешь носилки с земли, отполированное руками дерево приятно холодит как будто обожженную кожу. На дворе мороз, но никто из работающих на переноске раненых его не чувствует. Наташа потерлась щекой о плечо, стирая щекочущие ручейки пота.

— Может, минутку передохнем? — спрашивала Марина. — Меня уже ноги не держат.

Наташа не согласилась.

— Вот перенесем всех из нашей машины, тогда и отдохнем. Потерпи, немного осталось.

Она повернула голову вправо. Мимо несли раненого. Голова забинтована, лицо — восковой желтизны, искусанные до крови губы и неподвижные карие глаза.

«Саша Миронов?!» Она хотела крикнуть, но что-то застряло в горле. Наташа не могла оторвать глаз от раненого. Сердце сдавило тисками. И сомнение, и радость, и растерянность охватили ее разом.

— Ты чего загляделась? У меня руки занемели! — кричит ей Марина. — Ну и мужик попался нам, будто глыба каменная.

Наташа ощущала сама эту непомерную тяжесть до боли в животе. Она была охвачена одним желанием: скорей бы донести его.

— Быстрей, Марина, быстрей, — торопила она подругу.

— Куда ты рвешься?…

Воздух внезапно прорезал нарастающий свист немецких пикирующих бомбардировщиков. Санитарки бросили носилки и, обхватив голову руками, кинулись искать спасения.

— Куда вы, окаянные? — крикнула им Дарья Григорьевна.

Тяжелораненый сполз с носилок, уткнулся головой в землю. Санитарки вернулись к нему, уложили на носилки и торопливо направились к каменной стене. Хлесткая пулеметная очередь ударила в кирпичную стену, обсыпав их красной кирпичной пылью. Они поставили носилки с раненым вплотную к стене, упали в снег.

Канашова почувствовала, будто кто-то дернул ее за носок правого сапога, и резкая боль заломила в большом пальце.