Годы испытаний. Книга 2

Подавленная тревогой за Бурунова и невеселыми своими мыслями, Аленцова стояла, крепко сжимая и разжимая пальцы в карманах халата. Она не сразу расслышала знакомое покашливание. Оглянувшись, увидела комдива, но в первую минуту подумала лишь о том, зачем впустили в операционную постороннего человека. Она поглядела на него осуждающе равнодушным взглядом, и лишь потом до сознания ее дошло, что это же Канашов. То ли ему передалось ее чувство подавленности и напряженности, то ли подействовал на него суровый взгляд главного хирурга, но Канашов вышел из операционной так же бесшумно, как и вошел. Аленцова не сразу обратила внимание на его исчезновение. Когда операция была окончена и Бурунова унесли в палату, она стояла на прежнем месте и мучительно думала о том, зачем он попросил ее присутствовать на операции. «Может, он хотел, чтобы операцию делала я? Почему я? Ведь главный хирург куда опытнее меня…» Размышления ее нарушил голос командира медсанбата, говорившего с Канашовым:

- Положение с Буруновым остается тяжелым… Все же его придется через несколько дней эвакуировать… Ему нужно длительное стационарное лечение…

Канашов вышел из операционной и в дверях столкнулся лицом к лицу со старшим политруком Ларионовым.

- Товарищ полковник, - вытянулся он в готовности для доклада и тут же осекся. Глаза его загорелись тревожным блеском. - Что с Николаем Тарасовичем? Жив он?

- Жив-то он жив, да очень в плохом состоянии после операции.

Комдив удивленно оглядел Ларионова.

- А тебя каким ветром к нам? Откуда?

- После госпиталя назначение получил. К товарищу Бурунову в полк комиссаром батальона… Прибыл в штаб полка, а мне сказали, что Николай Тарасович в медсанбате. Я на попутную машину - и сюда.

- Тебя к нему не пустят… Плох очень… Без сознания. А впрочем, попытай счастья. И ко мне заглядывай… Жду.

3

Бывает в жизни каждого человека полоса неприятностей, но она может завершиться полосой радости. Рано утром Канашову сообщили из штаба армии, что его правый сосед - комдив Мерзликин снят и отозван. Сегодня он будет заслушан на Военном совете армии. Приглашали и Канашова. Вскоре позвонили из трибунала армии и просили комдива написать им все обстоятельно, что он знает о Мерзликине.

Канашов вскипел:

- Я не собираюсь брать на себя судебные разбирательства.

Прокурор прокашлялся.

- Ну тогда, товарищ полковник, придется и вас привлечь.

- Что?!

- Да, да привлечь как за укрывательство военного преступления. Вы ведь многое знаете, рядом воевали.

Канашов слушал, кипел и негодовал, а прокурор все сыпал в его адрес угрозы.

- Знаете что, товарищ прокурор, пошли вы к чертовой матери, вот что я вам скажу. За вас я работать не буду. Вы разбирайтесь сами, а я буду командовать дивизией.

И положил трубку.

В самом деле Канашову и без того было дел по горло. Днями и ночами он пропадал на передовой, принимал часть полосы обороны Мерзликина. Надо было произвести перегруппировку войск, много предстояло сделать по улучшению и расстановке огневых средств, по созданию противотанковой обороны, которая была самым слабым местом у соседа. Было немало дел и в своих полках: прибывало новое пополнение и новые артиллерийские подразделения, которые обещал ему командующий.

Беспокоило его и состояние здоровья Бурунова. После операции он очень ослаб и часто терял сознание. Канашову неприятно было и то, что он не в силах исполнить настоятельную просьбу Бурунова - оставить его в медсанбате. Жизнь Бурунова была в опасности, и врачи потребовали отправить его немедленно в стационарный госпиталь, где он смог бы получить необходимый ему длительный и квалифицированный курс лечения.

Канашов сидел опечаленный, когда Ракитянский вошел и вручил ему письмо от Марины Саввишны, жены Русачева, бывшего командира его дивизии, погибшего в 1941 году. Она сообщила, что работает в госпитале, и случайно узнала его адрес от лечащегося у них раненого бойца. Живут она и дочь хорошо… Тут Канашов прервал чтение и задумался: «Как же это у нас получается? Пока люди служат в части, отдают все силы армии - награждают их, о них заботятся, их помнят. А вот погиб человек за Родину, вместе с нами сражался, и мы его чуть не забыли». И Канашову стало стыдно за свою черствость к людям. Он уважал Марину Саввишну, помнил, как она подняла «бабий бунт» по распределению квартир. Боевая и толковая женщина, а вот, не напиши она, разве он о ней вспомнил бы? Канашов склонился над письмом и продолжил чтение: Марина Саввишна писала, что дочь ее Рита стала матерью. И сразу сердце заныло: «А где моя Наташка?» У Риты, оказывается, два мальчика: один - родной, другого она усыновила. Вот какие люди душевные, сами наверняка бедствуют, а человечность у них на первом плане.