Годы лейтенантские. Я родился на советской земле. Исповедь офицера

      Над зданием неоновая надпись, ярко светящаяся в тёмное время суток: «Партии великого Ленина слава». Таксист притормозил под этими судьбоносными словами. На пустынном тротуаре девушка. Одна. Вокруг никого. Я приоткрыл заднюю дверцу. Сел то предусмотрительно сзади. Впорхнула она с лёгкостью, хоть и не была шкилетиной, на заднее сиденье, устроилась со мной рядышком, да и помчались назад. По дороге особо не поговоришь, тем более в первые минуты знакомства, разве о насущном. Остановились у магазина. Вино прихватили, и что-то к вину. А я не переставал удивлялся: как это так вот сразу поехала? И не знал, что ожидать дальше. А дальше, посидели за столом. Какая-то приятельница хозяйки, тоже фронтовичка, всё шутки шутила. Вот, мол, какая закуска у квартиранта. Нина реагировала спокойно, а потом так же спокойно пошла в мою комнатушку, и столь же спокойно исполнила всё то, ради чего приехала.

      Утром спросила:

– Когда теперь встретимся?

      Что-то не вдохновило меня на следующую встречу, а потому вужливо ответил:

– Позвоню!

      Не-ет… Я вовсе не считал и не считаю дачно-дорожные мытарства, которые испытал, достаточным аргументом для подобного на них мятежного ответа. Но молодость… Категоричность. Максимализм. Обиды требуют отмщения.

      В канун следующего выходного решил снова не ездить в Москву, а вызвать Любу в Калинин, тем более она как раз с дачи по каким-то делам вернулась. Пришёл со службы пораньше, да и набрал московский номер. Подошла тёща. Ну а что сказать, придумал заранее…

      Люба часто заговаривала о том, что мне-то вот подъёмные дали, а на неё с дочкой тоже положены. Отчего не дают? Может думала, что скрываю. Да, конечно, подъёмные на всю семью положены, но положены при одном условии – жена и дочь должны выписаться из Москвы и как-то обозначиться в Калинине. Там были какая-то форма. Ну я и выпалил:

– Если Люба не будет через четыре часа в Калинине, всё, о подъёмных придётся забыть. А так вот нашли тут лазейку…

      Примерно через четыре часа она вошла в квартиру с вопросом:

– Не опоздала? Успеем?

– Никуда не надо бежать, – спокойно ответил ей: – Просто я соскучился и вызвал тебя. Мне нужно быть на месте. Могут вызвать в полк, – это уже придумал.

      Вот тут и посыпались упрёки в том, что её мама должна сидеть с дочкой, ну и прочее. Разве упомнишь тот бред, что иногда несут разгневанные женщины, оборачивая словеса свои исключительно против себя и не сознавая этого.

      А ведь когда встряхнулось всё в августе, сразу возможность появилась сидеть с ребёнком уже и не сутки и не двое.

      Конечно, мне не понравилось, что в ответ на моё «соскучился» – по ней соскучился, по жене своей – начались такие упрёки. Ну да ладно. Главное приехала, а есть этакая пословица – карты, что весь день сражались, ночью спят в одной колоде.

      Выходные прошли весело. У хозяйки гостила в субботу и воскресенье её племянница, тоже задорная, тоже заводная. И весьма приятной наружности. Не худоба, но и не слишком полна. Как говорят, в теле. Она была несколько постарше нас с женой, но на меня поглядывала как-то очень загадочно. В воскресенье Люба уехала, да и племянница вечером куда-то ушла, и я, хоть особенно и не интересовался этим, решил, что тоже уехала.

      Утром на службу. Лёг пораньше, но ещё не заснул, когда услышал, что хозяйка довольно громко с кем-то по телефону заговорила.

– Да, уехала, уехала уже.

      Думал, что о племяннице. Но дальше вроде как обо мне:

– Что? Ужин хочешь ему приготовить? Да он уж спать лёг…

      Я долго не мог заснуть, всё мысли какие-то лезли в голову. Нет-нет, не о племяннице. О ней сразу забыл. О службе, которая складывалась неплохо, но вот с печатью военной что-то никак не получалось. Уже засыпая, услышал, как стукнула входная дверь. И тишина. Видимо, кто-то пришёл, но хозяйка на неразборчивый шёпот не отозвалась. Наступило в квартире сонное царство.

      Через некоторое время слабо скрипнула дверь в мою комнату. Кто-то вошёл, сел на краешек кровати, и я услышал горячий шёпот:

– Заснул, бедняжечка. С женой умаялся....

      И лёгкое прикосновение. Глаза то у меня к темноте привыкли, пригляделся. Батюшки, так-то ж племянница хозяйки. Впрочем, чего приглядываться? И так нетрудно догадаться.

      Я, ни слова не говоря, руку протянул, за талию обнял и к себе потащил, как бы на кровать втягивая. Решил проверить реакцию.

      А она этак чуточку свысока – женщины, если они даже и не старше, а ровесницы, всегда чувствуют некое своё не столько возрастное – этого как раз не любят – а иное, моральное что ли старшинство – так вот свысока и прошептала:

– Ох какие мы смелые! – и с тихим, радостным смехом распласталась рядом со мной, освобождаясь от лишнего в своих одеждах.

      Ну что ж, смелые так смелые. А что надо было делать? Вскричать, мол, как не стыдно, как смеете, я не такой, я женинский муж. Верный муж. Выйдете вон! Так что ль? Не закричал. А кто бы закричал? Ну и она получила то, за чем пришла. И уходить совсем не спешила. Лишь под утро – ночь то в июле только шесть часов – шепнула:

– Ну я пошла. А то тётя Надя, – это хозяйка квартиры, – встанет, неловко будет.