Годы нашей жизни

Какими словами описать Одессу в лето девятнадцатого, со всеми хитросплетениями сложной борьбы, которая шла в городе, Красную Одессу геройства, мужества, и другую, в которой немало коварных врагов?

На Преображенской в комнате второго этажа Абаш допрашивал давно обрусевшего француза. Допрос проходил несколько необычно. Старик увлеченно рассказывал о событиях якобинской диктатуры семьдесят первого года, цитировал публицистов Коммуны, ссылался на ее декреты. Он доказывал своим следователям, что революции беспечность опасна, как яд человеку, и, как воздух, необходима бдительность.

Можно ли верить этому человеку? Тот ли он, которым себя представляет? Таков ли, как рассказывает? Или это маска, ложь и мимикрия?

Лишь накануне он, Абаш, читал письмо наркомвнудела Украины К. Е. Ворошилова:

«Чрезвычайным комиссиям вменяется следить за теми, кто, являясь волками, одевает овечью шкуру».

— О чем вы думали в эту ночь? — вдруг спросил Абаш учителя.

— Представьте себе, гражданин следователь, ночью меня здесь посетил Делеклюз.

— Кто посетил? — настороженно переспросил Абаш.

— Шарль Делеклюз. Седой худощавый старик в цилиндре и сюртуке с красным шарфом. Военный министр Коммуны из публицистов. Последовательный якобинец, он был решительным сторонником подавления контрреволюции.

——

По словам француза-учителя, сам он еще студентом многое узнал о Коммуне, в восьмидесятые годы подружившись с господином Жакларом. Жаклару, кандидату в члены Коммуны, полковнику и главному инспектору Парижских баррикад, удалось бежать от версальцев. Его жена, сражавшаяся вместе с мужем, была русской. В России Жаклар учительствовал в женской гимназии.

Александр Абаш был не из очень доверчивых людей. Но после второго или третьего разговора он уверовал, что совесть старого учителя чиста, как стеклышко.

Допрос давно закончился, и теперь это уже скорее была беседа с человеком, который ему интересен. Кроме того, он хотел, чтобы с учителем поговорил Калистрат Григорьевич, и ждал, пока тот освободится.

За окном кабинета председателя Одесской губчека лежала ночь. С моря дул теплый, летний ветер.

Их было трое в комнате. Калениченко, Абаш и учитель гимназии. Они уже успели о многом переговорить — о недавних днях и о далеком прошлом.

И вдруг, казалось вне всякой связи с ходом их беседы, старый учитель спросил:

— Вы помните фамилию убийцы вашего Пушкина?

Калениченко удивленно посмотрел на француза.

— Дантес, приемный сын барона де Геккерна.

— Так вот, одна любопытная деталь: этот негодяй Дантес мартовским днем семьдесят первого во главе толпы таких же, как он, дворянских выкормышей, припрятав в карманах пистолеты да стилеты, отправляется на Вандомскую площадь, намереваясь разгромить штаб Национальной гвардии Коммуны.

— Я этого не знал. Факт совершенно закономерный, — сказал Калениченко. — Кстати, позвольте узнать… Если я не ошибаюсь, это Вандомскую площадь Коммуна переименовала в Интернациональную?

— Совершенно точно, — ответил француз.

Летним вечером 1935 года, встретившись в Париже, куда они приехали на Антифашистский конгресс, Бабель и Алексей Толстой вспоминали Одессу, какой она запомнилась им в революцию, в гражданскую войну.

Бабель спросил Алексея Николаевича о Делафаре. Фигура Делафара давно его привлекала. Кое-что о нем Бабель слыхал. Ведь, вернувшись с румынского фронта, будущий писатель служил в ЧК и об Одесской ЧК тех дней он написал: «Она очень толковая».

В одном из героев повести Алексея Толстого «Похождения Невзорова», действие которой происходит в Одессе, а именно в художнике графе Шамборене Бабель угадывал Делафара. Толстой? зимой и весной 1919 года живший в Одессе, знал некоторые факты из биографии отважного француза, чекиста, поэта и, по-своему переработав, использовал их в повести.

Вскоре у Бабеля возник еще один разговор о Делафаре. В тот год писателя потянуло снова посетить город, хорошо знакомый ему по гражданской войне, где происходит действие его рассказов о Конармии, — Новоград-Волынск.

Бабеля интересовали не только памятные места, но и жизнь вокруг Новоград-Волынска.

Несколько дней писатель ездил с секретарем окружкома партии по колхозам, фермам, хлебным полям и плантациям льна, живо интересуясь, как тут хозяйничают люди. Свою новую книгу он собирался посвятить новой деревне и новому крестьянину.

Чем больше Бабель всматривался в энергичное с крупными чертами и большими карими глазами лицо своего спутника — секретаря окружкома, тем больше в нем росла уверенность: где-то он уже встречал этого человека.

Секретарь окружкома Абаш, догадываясь, над чем бьется память спутника, разрешил его сомнения: да, в девятнадцатом он работал в Одесской ЧК.

— Не довелось ли часом товарищу Абашу знать Делафара?

— Нет, — твердо сказал Абаш и, улыбаясь, добавил: — Конечно, бывало, что правнук маркиза становился чекистом, а чекист, когда приказывала революция, баронским сыном.

РЯДОВОЙ ЛЕНИНСКОЙ ГВАРДИИ

Снег и снег.

Мы идем по выбеленным улицам Купянска. Сквозь негустую пелену вдруг возникает освещенная арка с надписью «Парк им. Л. Мокиевской».