Годы огневые

Как же так, когда люди падали на землю, никто из них не озаботился о своей хотя бы относительной безопасности! Ведь принцип парашюта был известен человечеству еще задогло до аэронавтики. Еще в XV веке великий Леонардо да Винчи дает целый ряд практических воплощений этого принципа. В 1797 г. известный французский воздухоплаватель Гарнерэн, выбросившись из корзины аэростата, производит с высоты 1000 м благополучный спуск на парашюте. На протяжении затем более чем сотни лет аппарат этот стоит вне интересов людей, занимающихся аэронавтикой. Парашют делается достоянием акробатов и канатоходцев. И только мировая война 1914–1918 гг. вытащила из архивов истории старый, забытый парашют. Правда, единичные исследователи продолжали работать над парашютом и до империалистической войны. Среди них нужно отметить изобретателя Г. Е. Котельникова, который еще за несколько лет до мировой войны разработал хороший образец парашюта, с честью выдержавший потом испытание.

Перепончатое чудовище, распростертое над головой лондонского чудака и разорванное на части толпой, легко пережило маленькую трагедию наивного человека. Оно заняло прочное место в домашнем обиходе всего населения земного шара, оно заняло почетное место в одном из самых величественных завоеваний человечества — воздухоплавании. Предельная скорость падения человеческого тела — 200 км в час. Самолет басово клокочет пропеллером, захлебываясь в синеве неба. Авиатор с головой в кожаном шлеме улыбчиво моргает инструктору, потом становится одной ногой на борт, за спиной у него сложенный в пакет парашют, грудь опоясана мощными лямками, правая рука прижата к груди, пальцы крепко стиснули вытяжное кольцо парашюта. Слегка откинувшись назад, авиатор делает прыжок и ныряет вниз головой, в 1500‑метровую глубину.

Человек испытывает вначале, как желудок, похолодев, плотно прилипает к позвоночнику, дыханье спирает, в глазах — яркое, тошнотное, голубое, бездонное сверканье; резкий рывок за вытяжное кольцо, и желтоватый купол парашюта распускается ликующей тенью над головой. Прозрачная тугая пружина воздуха туго и плотно ударяет в парашют. Толчок подбрасывает человека вверх на шелковых стропах. Потом плавное парящее скольжение вниз. Авиатор уже сидит на подвесных лямках, свесив вниз ноги, покачиваясь, как на качелях. Огромная спокойная теплая земля радушно всплывает навстречу. С журчащим воем выхлестывает сдавленный воздух через полюсное отверстие парашюта, сделанное для смягчения удара при раскрытии и предохраняющее парашют от западения с боков при раскачивании. Пронзая метры ярко–голубой, прозрачной сияющей глуби, разблещенной ослепительными клинками солнечных лучей, парашютист окунается в густой, сладковатый дурманящий теплый запах тучной земли. Туго стиснув над головой руками подвесные лямки, парашютист ожидает момента касания. Огромная, необозримая земля бросается под ноги, резким сильным движением парашютист подтягивает себя на руках вверх, толчок смягчен, и теперь можно спокойно валиться на летное поле, усеянное маленькими наивными желтыми цветочками. Парашют вялой, неуклюжей грудой ткани и концов лежит тут же. Величественный, красивый и мощный в небе, он здесь смешон и беспомощен.

1932 г.

ГОТОВ ЛИ ТЫ? Заметки физкультурника

А ну, взгляни, товарищ, на это небо, налитое солнечным изобилием, наполненное душистым, прозрачным ветром, на зеленую радость клейких, только что распустившихся листьев.

Ведь мы замечательно юны. Так неужто нам, творящим величайшее в мире, бледнеть под душной одеждой живым телом, когда небо — сплошное солнце?

Давайте вместе с нашими славными стройными девушками, носящими в волосах и в свежей смуглой коже солнечную оттепель, все вместе — цехами, ячейками, коллективами — пойдем на спортплощадки, стадионы и водные станции.

Что может быть лучше тела, пропитанного свежим загаром, умного, гибкого тела, которое не слабеет покорно от хилого яда какого–нибудь дохлого гриппозного микроба?

Ну вот ты, — я не знаю как тебя зовут, — ну да, вот ты — ты терзаешь свое сердце и легкие липучей едкой табачной желчью, а потом скулишь, задавленный тоскливой тяжестью утомления. У тебя избледневшая, не знающая солнца кожа, покрытая солененьким потом усталости, глаза у тебя — зябкие заморыши.

А, ты не хочешь даже со мной поговорить, ты торопишься. Суешь на прощанье руку — холодную, вялую, как издохшая рыба, вкладывая в жалкую улыбку грязные зазубренные зубы.

Да нет, ты послушай. Ведь мы все учимся, и у всех у нас мало времени, мы учимся искусству побед на всех фронтах и занимаемся физкультурой вовсе не для того, чтобы гордиться холеной мышцей. Но зачем нам хилогрудые дохлики, от которых прет мертвечиной расслабленной усталости? Оппортунистическое невнимание к здоровью — это огромное преступление.

Дождаться того, чтобы легкие выел туберкулез или сердце раздрябло, как разбитый мяч? Нет, спасибо. Расслабленные мышцы, гнутые позвоночники, как брак на производстве, — подарок классовому врагу.

Наша Красная Армия — наша гордость.

Наша армия — лучшая в мире.