Годы огневые

Уже с пятнадцати лет Иван Григорьевич Коробов работал дробильщиком руды, потом толкателем, потом газовщиком, потом… да стоит ли перечислять все профессии, которые имеются в доменном производстве. Коробов все прошел. С 1912 года он стал горновым. Товарищи по работе уважали его, требовательного, нетерпеливого человека, знающего себе цену. И не раз, когда выпущенный из домны на сырой литейный песчаный двор чугун, запекаясь, начинал «трепать козла», и не находящий выхода металл грозил прожечь стены домны, Коробов первый самоотверженно бросался с ломом на раскаленные чугунные глыбы и, осыпаемый расплавленными брызгами, разбивал глыбы ломом. На теле его до сих пор остались голубые рубцы ожогов. Жизнь доменщика при примитивной технике производства была постоянно в опасности.

Инженеры со сдержанной завистью относились к Коробову. Математическим расчетом нельзя предусмотреть всех случайностей. Рабочих”! Коробов сам находил поправки на случайность. Он знал каждое звено доменного производства, и всех этих звеньев касались его сильные, внимательные руки. Он любил свой труд и уважал все, что имело хоть отдаленное отношение к его производству.

Намять Коробова хранила истории всех доменных болезней.

Гражданская война. Завод замер в мрачном одичании. Коробов ходит по заводу, испытывая щемящую пустоту, холод, передающийся ему от коченеющих доменных башен. И ему было очень одиноко и сиротливо.

В 1924 году 7 ноября задули первую доменную печь. Плавка дала 3000 тонн. Коробов был мастер этой печи. Он писал, собирая старых товарищей. Он созывал старую гвардию, еле сдерживая счастливую, ликующую радость в этих деловых строках. К 1925 году было задуто еще две домны. Коробов, истосковавшийся, яростный, нетерпеливый, беспощадно требовательный, казалось, всей своей страстью хотел наверстать потерянное время. Но с людьми было трудно. Собравшиеся у горпа люди не имели за собой многолетней трудовой спайки, некоторые пришли на завод с мыслью подзаработать кусок на хозяйство, а потом уйти.

Коробову пришлось пройти самый трудный этап жизни. Ему нужно было воспитать людей, обучить их любви к делу, приучить к непреклонной дисциплине. Мастеру приходилось одновременно бороться за укрепление полуразвалившегося производства, с неукротимой настойчивостью нажххмать на соседние цеха, так как доменное производство зависит целххком от всего агрегата в целом.

И глашхое было — люди. Он беспощадно выгонял с производства озорххых лентяев, кропотливо–отечески возился над неоформившимися, но подающими надежды молодыми производственниками и, бережно дорожа каждым старым кадровиком, делал для них все, чтобы ничего не мешало им так же, как ему, отдаться целиком работе.

Нужно было не только наладить производство, — борьба шла за внедрение новых методов, за новую культуру производства, больше металла при меньшей затрате сырья, — нужно (Шло максимально использовать механизмы и увеличить коэффициент использования доменных печей.

Иван Григорьевич требовал правильной сортировки руды, тщательного приготовления шихты, строгого режима питания домны. Он боролся с пережогом кокса. Он не мог примириться с американскими показателями.

— Ведь у нас за каждую тонну кокса собственными деньгами заплачено, а мы зря жжем, на ветер пускаем, это уголовщина.

Мастер доменного цеха требовал, чтобы в работе между цехами была полная гармония.

— Нет, не вы за себя отвечаете, а мы за все отвечаем перед страной. Меня транспорт подводит, я заставлю транспорт хорошо работать.

И заставлял, В 1932 году народный комиссар тяжелой промышленности тов. Серго Орджоникидзе посетил Макеевский завод имени Кирова. Мастер Иван Коробов и народный комиссар Серго Орджоникидзе ходили по своему заводу. Они разговаривали просто и деловито. И все, что говорил мастер, было важно для наркома, и он внимательно запоминал его слова, и все, что говорил нарком, волновало душу мастера, и каждое слово его входило взволнованной силой в его сердце. Так началась дружба наркома и мастера. При встречах в Москве тов. Орджоникидзе вызывал к себе на квартиру Коробова и там, не отпуская его, выспрашивал о делах производства. Они говорили, наступала ночь, Коробов вынужден был оставаться у Орджоникидзе, и когда просыпался, наркома уже не было, нарком с рассветом уезжал на работу в тот час, когда люди еще только просыпались.

Возле пруда стоял домик со светлыми чистыми окнами. По стене дома вился виноград. Здесь жила семья Коробова.

Производство, связанные с ним события не оставались за порогом коробовской квартиры. Семья жила всеми интересами завода. Воспитывая детей, Коробов руководился опять–таки принципом своей трудовой практики.

Самоотверженная справедливость, честность, взаимопомощь, уважение и любовь друг к другу — словом, все те качества, которые необходимы, чтобы па трудовом поприще стяжать себе славу человеческого достоинства, которое было заключено в нем самом, было в семье Коробова законом.