Годы огневые

— Поймите, дорогие, нельзя так стихийно, — убеждал их сотрудник отдела, видно, переживший за сегодняшний день немало таких «вторжений», — нам нужны только квалифицированные товарищи. Это раньше, на Магнитострое каждая пара рабочих рук в дело шла. А у нас здесь машины, механизмы. Вы думаете, в строители так просто попасть? Учиться надо.

— А мы готовы учиться.

— Вот и выходит, вас сначала надо на курсы, в учебный комбинат посылать. Вы же слова сказать не даете — «работать, работать»… Я сам без спроса в Комсомольск уехал. Но ведь это когда было!

Выписав путевки в учебный комбинат, сотрудник вздохнул:

— Это еще ничего народ — дисциплинированный. Тут у меня одна девушка из Алма–Аты приехала. «Я, — говорит, — в первую пятилетку маленькой была, во время войны из–за молодости на фронт не взялп, а теперь вы мне отказываете? Где я жизненную закалку получу?» А специальность у нее — фармацевт.

— И что же, вы ей отказали?

— Нет, уговорил в нашу аптеку пойти. А она на экскаватор просилась!

Учебный комбинат Гидростроя выпустил уже 500 плотников, 100 печников, 200 каменщиков, 140 мостовщиков.

В разных городах страны открыты курсы, на которых обучаются дизелисты, экскаваторщики, десятники, бухгалтеры для Куйбышевского строительства. Учебный комбинат в Калаче выпустил около ста экскаваторщиков и тридцать десятников. Курсы шоферов в Куйбышеве дали строительству сто водителей.

Когда мы выходим из управления, уже ночь.

Ледяная кровля Волги, освещенная прожекторами, сияет, словно лунный слиток. В огромных прорубях кипит ее черная вода, теснимая каменной перемычкой. Сквозь темные чащи леса мелькают движущиеся всполохи света — это по дорогам идут сюда колонны машин с драгоценными грузами. На стрелах экскаваторов и кранов, словно на мачтах кораблей, горят фонари. В окнах недавно выстроенного городка теплятся, точно диковинные цветы, разноцветные абажуры. И отсюда в недвижимое от стужи пространство плывут звуки музыки. В небе горят звезды такой голубизны и яркости, что кажется, это они зажигают в снегу бесчисленные синие огоньки.

— Как здесь будет красиво, и очень скоро, — говорит нам молодой машинист экскаватора, недавно прибывший сюда из Москвы, со строительства университета. — Вот думалось мне, что нет ничего прекраснее той моей стройки, и оторвался от нее с болью в сердце. Но там я научился в будущее глядеть. И как быстро, словно каким–то чудом, выросло то здание красоты необыкновенной. А это строительство на Волге всю душу у человека захватывает, оно его на такую высоту поднимает, что просто сам себе завидуешь!

— Я сегодня три нормы выполнил, а Михаил Калатурин — четыре. И теперь не могу идти домой спокойно — хожу и думаю. Ко мне сегодня на машину девушка приходила, говорит, из Алма–Аты приехала, чтобы на экскаваторе работать. Тоненькая такая, в резиновых ботиках. Я ехг объясняю: «Идите, а то замерзнете, простудитесь», а она требует — учи. А вот на мне и полушубок и валенки, так я вместо того, чтобы постоять да посмотреть, как Калатурин свои четыре нормы берет, вчера в клуб ушел, кино смотреть. Вот и взял только три нормы, а теперь хожу и мучаюсь.

Становилось все холоднее. Воздух делался прозрачнее и суше. Над чистым от снега, сверкающим ледяным полем реки подымался легкий голубой' столб отраженного звездного света.

И вдруг прошло еле ощутимое дуновение, словно от теплого крыла медленно пролетевшей над головой какой–то огромной птицы, и тонкий привкус горечи набухающих березовых почек остался на губах. Механик экскаватора настороженно поднял голову, вздохнул полной грудью и торжествующе произнес:

— Слышите, весной потянуло. Первая у нас здесь весна будет. Ух, и развернемся мы тут…

И где–то внизу, на самом берегу Волги, послышались лязганье металла, шум падающих глыб земли. Уже не было больше тишины ночи: она наполнилась мерным дыханием машин — это приступила к работе новая смена. Колонны многотонных минских самосвалов снова с грохотом валили в кипящую черную воду камень, и вода выбрасывалась на лед, билась на нем и медленно замерзала.

1951 г.

СВЕТ НАД ВОЛГОЙ

Золотом осеннего красного леса жарко светятся Жигулевские горы сквозь дымно–голубую пелену утреннего тумана.

Глядишь с высоты на этот жемчужно–влажный океан, и дух захватывает от его беспредельности! И не знаешь, то ли это солнце тускло просвечивает, поднимаясь над землей, то ли это вершина горы, обросшая дубравой, пылает красной листвой!

— А вот если с полчасика тут посидите, спадет туман вон до той скалы, и тогда вполне сможете себе представить, как оно будет выглядеть, наше море, какие пространства оно охватит…

И, сказав это, старик с веселыми глазами волжского рыбака представился: