Годы оккупации

Когда нечто подобное происходит рядом с нами, а мы не можем отказаться от позиции стороннего зрителя, критического наблюдателя, мы неизбежно оказываемся в сомнительной ситуации. Сомнительность состоит в этом случае не столько в ее опасности, которая неминуемо здесь присутствует, сколько в безучастном отношении. В таком положении обыкновенно говорят, что не нашлось ничего равноценного, что можно было бы противопоставить новой идее. На самом деле это означает не отсутствие другой, лучшей системы, которую можно было бы противопоставить той, что получила распространение, а отсутствие должной самоотверженности, систем всегда предостаточно, так что бери любую. Но дело в том, что она должна наполниться живой кровью. Так и в Германии можно было найти гораздо лучшее решение, чем то, которое предложил Гитлер, да мало оказалось решительных людей, готовых его отстаивать, кроме коммунистов. У них было много общего с Гитлером, а у Гитлера с ними, включая такое нововведение, как использование техники в методах политической борьбы, и ей суждено играть в будущем все более значительную роль.

Физиогномические особенности тоже играют немаловажную роль. На многих, особенно людей интеллигентного склада, Гитлер с первого взгляда производил неприятное впечатление. Это усиливалось по мере того, как он переходил к провоцирующему поведению и набирал все большую власть.

Часто отмечалось его сходство с Чаплином. Известно, что Чаплин даже сыграл роль Гитлера. Это сходство не ограничивается поверхностными чертами; Чаплин был одним из великих чародеев и разрушителей нашего времени, властелином взрывного хохота, которым человек, в чью душу властно вторгается техника, выражает свое понимание парадоксальности и невозможности своего положения. Человек корчится от хохота, глядя на то, как взлетает на воздух его взорванный дом. Я понял это с чувством потустороннего ужаса, когда смотрел так называемую комедию «Чаплин — динамитный пекарь».

Когда политическая температура достигает определенного градуса, неизбежно начинает твориться насилие. Это может привести к кризису, к началу внутреннего несогласия среди лучших сторонников, как это произошло в Италии в связи с убийством Маттеотти. С другой стороны, если ты принимаешь какое-то движение, почти невозможно ограничиться идейным согласием, отвергая физическую расправу, которая творится на улице, в особенности если открыто выражается резкое неприятие.

И тем не менее соблюдение меры, ограничения, которые соблюдаются в применении насилия, служат верным признаком величия, истинного призвания, показателем того, что эта власть зиждется на бытийной, а не только на волевой основе. Она входит в общее целое, думая, когда нужно, и о побежденной стороне. Ответы Гитлера и его репрессии часто заставляли вспомнить слова Талейрана, сказанные им, как мне кажется, по поводу расстрела герцога Энгиенского:(Герцог Энгиенский Луи Антуан де Бурбон-Конде (due d'Engi-en) (1772–1804) последний представитель боковой ветви Бурбонов-Конде, непримиримый враг Наполеона, по приказу которого и был расстрелян 23 марта 1804 г.) «Это хуже, чем преступление, это ошибка».

Кирххорст, 31 марта 1946 г.

Провоцирующий вызов и ответная реплика. Если подумать, то моя собственная кривая шла, причем нередко вопреки моей воле, противоположно общему ходу. Мое суждение менялось приблизительно таким образом: сначала: «он прав», затем «он смешон» и наконец «в нем появляется что-то нечеловеческое». Эта перемена, вероятно, более или менее соответствовала его движению от ответной реакции к провоцирующему вызову. В то время как он одерживал первые крупные победы на выборах и пришел к власти, я уже относился к событиям достаточно отстраненно. Еще во время мюнхенского путча некоторые его моменты подействовали на меня охлаждающе.

Такого рода впечатления сильно зависят от личности наблюдателя; он должен заранее взвесить свою способность к оценке текущих событий политической жизни. Порой я спрашивал себя, что было бы, живи я во времена Наполеона или Бисмарка, возможно, я тогда оказался бы в точно таком же положении. При скептическом настрое ты, к сожалению, всегда в конечном счете оказываешься прав, так как все человеческие усилия обречены на поражение или, не оправдав первоначальных ожиданий по крайней мере никогда не могут достичь тех высот, которые рисовались в воображении.