Годы оккупации

Экскурсия в лес в районе лужайки Винкельвизе. Хотя небо было безоблачно и день стоял теплый, воздух показался мне еще неживым. В этом был виноват восточный ветер. На ярком солнце еще голые деревья стояли с каким-то выжидательным выражением; они тянулись вверх, словно гладкие колонны храма, в котором все замерло в ожидании голоса, который произнесет: «Воскресе». В этом не было никакого сомнения.

Мысль, пришедшая в лесу: Бесчисленное множество миров и бесчисленное множество явлений в каждом из них живут за счет субстанции, но они ее почти не изводят. Бытие всегда остается тем же, сколько бы явлений от него не ответвлялось. Пускай прибавятся еще мириады миров к уже существующим, это значило бы не более того, как если бы установили новые зеркала.

Затем в глиняном карьере Альтвармбюхена; я повстречал там одного учителя из телькампфской школы, который воспользовался воскресным днем, чтобы отправиться с одним учеником на поиски аммонитов, так как старая коллекция погибла во время больших пожаров. «Нехватает самых простых вещей, но что поделаешь, надо начинать все сызнова». От этой встречи у меня опять осталось такое впечатление, что сейчас немцы ведут себя гораздо реалистичнее, чем это было после Первой мировой войны.

Беседа втроем о белемнитах, осьминогах, окаменелых морских ежах. В том увлечении естественными науками, которое представляет собой одну из лучших черт XIX века и которое сейчас ослабевает или принимает технические черты, крылось много потаенной теологии. «Космос» и другие журналы, которые приходили по субботам, имели кое-что общее с нравоучительными сочинениями и сборниками проповедей для домашнего чтения. Надобно читать Брокеса, чтобы разглядеть в них старинные, задушевные корни.

Глиняный карьер, невзрачное место. Но сегодня его серые, потрескавшиеся стены были усеяны, как звездами, тысячами цветков мать-и-мачехи, все так и горели золотом.

Книги, написанные так концентрированно, что во время чтения приходится делать перерывы. Нужна передышка, нужно выйти из комнаты, выйти из дома. Иначе от этого чтения сгоришь, истаяв, как зажженная свеча.

Впрочем, иногда такое случалось со мной и от общения с людьми. Мне требовалось иногда выйти за дверь под предлогом, будто мне что-то понадобилось в соседней комнате, и немного побыть там одному.

Иерархия дружб соответствует иерархии тайн. Для того чтобы сообщить нечто неделимое, нужно стать единым целым.

Кирххорст, 1 мая 1947 г.

В холодный, дождливый день я отправился с Розен-кранцем в Кёнигслуттер, чтобы навестить образовавшийся там дружеский кружок. Мы собирались совершить экскурсию в буковые леса Эльма, но погода стояла слишком уж ненастная. Поэтому мы остались у Тило Маача; он — учитель, художник, переводчик, библиофил и археолог, вдобавок ведет запись сновидений, в то же время являясь центральным звеном дружеского общения.

Беседы о ботанике со старым буровым мастером, который знает в лесу места, где растут орхидеи, и уже много лет туда ходит. Среди них есть такие виды, которые десятилетиями прозябают под землей, так что создается впечатление, что они вымерли, а потом нежданно-негаданно вдруг снова зацветают.

Затем посещение собора, строительство которого было начато в 1155 году Лотаром Зуплинбургским.[157] Рядом с его захоронением там можно видеть надгробия его супруги Рикенцы и Генриха Гордого,[158] его сыном был Генрих Лев.[159] Крытую галерею украшают колонны тонкой работы и разнообразной формы, которые напомнили мне Монреале..[160] Вход сторожат два льва. Полукруг абсиды украшен охотничьим фризом магического вида, над ним располагается классический орнамент из листьев аканта. В глаза зверей и охотников вставлены свинцовые шарики. Во дворе растет гигантская липа, самая большая из всех, какие я когда-либо видел. Во время цветения она сама похожа на благоухающий, гудящий собор.

После обеда мы осматривали окаменелости, которые г-н Клагес за долгие годы собрал в районе Эльма и в местах, по которым он путешествовал. Они были разложены в плоских ящичках на подстилке из красного бархата. Особенно поразила меня серия раков, аккуратно очищенных от каменной оболочки. Белые кувшинки Эльма так и светились, словно бутоны мраморных магнолий; я получил одну на память. Мы любовались ленточными агатами, отпечатками низших животных на золнгофском сланце, аммонитами, вычеканенными, как толстые золотые монеты. Но первое место по праву принадлежало окаменелым шишкам хвойных деревьев из Калифорнии, которые были представлены в поперечных срезах. На гладко отполированной поверхности просвечивали венчики светлых зерен. В этой красоте есть что-то переворачивающее душу, точно стрелой поражающее наше сердце. Мы закрываем глаза от чересчур яркого блеска, падающего на эти сокровища оттуда, где они чеканятся. Нам доступно только созерцать его слабый отблеск в зеркале бренной красоты; в своем чистом виде он был бы для нас смертоносен.