Годы привередливые. Записки геронтолога

Защита докторской диссертации Н. П. Напалковым

Собственно защиту помнить я и не мог, поскольку Н. П. защищал диссертацию в Московском онкоцентре[15]. Запомнилось, что черновые варианты печатала лаборантка Лариса Зубова, с ведома Н. П. приходившая на работу обычно к пяти часам вечера. Это был конец рабочего дня в лаборатории – для всех, но не для Казимира Мариановича и нашей троицы. Заботливая Лариса начинала свой рабочий «день» с чая и принесенных бутербродов, мы добавляли к этому кто что имел, и открывались получасовые вечерние посиделки за чаем (а иногда и не только), после чего мы ещё минимум два-три часа «пахали» до ухода домой. Как-то Н. П. недоуменно спросил уходящего домой в шестом часу вечера Валерия, что случилось, ведь «работа только начинается». Когда чистовой вариант рукописи диссертации был готов, Н. П. попросил нас в один из выходных дней поучаствовать в наклейке многочисленных фотографий во все положенные пять экземпляров. Общаться с ним в неформальной обстановке было настоящим удовольствием! Естественно, одна из таких встреч со всем, в целом дружным, коллективом лаборатории состоялась у него дома на улице Плуталова, когда диссертация была успешно защищена в Москве и Н. П. вернулся в Ленинград.

С диссертацией Николая Павловича был связан у меня ещё один запомнившийся эпизод. Н. П. послал меня с какими-то бумагами по диссертации к академику АМН СССР В. Г. Баранову, который жил в известном доме на углу Кронверкской и Большой Пушкарской улиц, другим своим фасадом выходившем на Кировский (ныне Каменноостровский) проспект. В этом доме жили академик Н. П. Бехтерева и еще много других известных людей, что отражалось в многочисленных мемориальных досках на фасаде. Я принес бумаги Василию Гавриловичу, он взял их, сказал, что сейчас же их просмотрит и подпишет, усадил меня подождать в одной из комнат. Через короткое время вошел и подал подписанные бумаги. Мы вышли в просторную прихожую, большую, чем комната, в которой мы тогда жили всей семьей, Василий Гаврилович стал подавать мне мое пальто. Я был невероятно смущен и стал отбиваться – мол, сам оденусь. Как это – я только ординатор, а академик мне подает пальто. На что Василий Гаврилович сказал: «Молодой человек, когда я к вам в дом приду, вы мне подадите пальто, а когда вы в моем доме – я вам подам!» Этот урок воспитанности я запомнил на всю жизнь и стараюсь следовать ему. Абсолютно такую же историю мне поведал Валерий Окулов, бывавший в доме Василия Гавриловича ещё студентом в связи со своей научной работой в его клинике. Замечу, что такую же фразу я слышал в своей жизни тоже от петербургского академика, Александра Даниловича Ноздрачёва, когда впервые побывал у него в кабинете.

ДДТ

В 1968 году лаборатория начала грандиозный эксперимент по изучению в пяти поколениях крыс канцерогенности известного пестицида ДДТ, выполнявшийся по контракту с МАИР. Самцы и самки крыс в течение всей жизни получали с кашей ДДТ в четырёх концентрациях и затем спаривались для получения следующего и так далее до пятого поколения. Вещество нужно было вводить с пищей ежедневно, поэтому по выходным дням дежурили сотрудник и лаборант, в обязанности которых входило приготовление смеси каши (приготовленной накануне на кухне вивария) с ДДТ в нужных концентрациях – 2, 5, 10 ppm (частей на миллион) и отдельная группа 250 ppm – и кормление ею крыс. Поскольку в каждой группе было по 50–60 самцов и самок, да еще контрольная группа, и все это в четырех дозах, то легко убедиться в том, что общее число животных в опыте было огромно. Нужно было еще просмотреть тщательнейшим образом все клетки, собрать и вскрыть всех павших животных. Периодически часть крыс в каждой группе убивали. Замороженные в жидком азоте образцы тканей из разных органов плюс образцы каши с разными концентрациями отправляли самолётом в Англию, где в специальной референс-лаборатории определяли концентрацию ДДТ. Пару раз приезжали сотрудники МАИР, контролировать ход опыта. Помню приезд директора МАИР Джона Хиггинса, а позднее сменившего его на этом посту Лоренцо Томатиса.