Годы риса и соли

Когда он пришёл в себя, всё ещё пребывая в красочном стеклянном мире, Акбар стоял перед ним во плоти, подметая двор метлой Бистами.

– Господин, – сказал Бистами и заплакал. – Мевляна.

Акбар остановился над ним и посмотрел на него сверху вниз.

После паузы он положил руку ему на голову.

– Ты слуга Господа, – произнёс он.

– Да, Мевляна.

– «Теперь Бог милостив к нам», – процитировал Акбар по-арабски. – «Ибо тем, кто боится Бога и терпит страдания, Аллах воздаёт за их праведные дела».

Это были стихи из двенадцатой суры: рассказ об Иосифе и его братьях. Бистами, приободрённый, всё ещё видя сквозь границы вещей, включая Акбара, и его руку, и лицо – творение света, пронизывающего жизни днями, зачитал из конца следующей суры, «Гром»:

– «Их предшественники замышляли козни; но все козни известны Аллаху: Он ведает дела каждого».

Акбар кивнул, глядя на усыпальницу Чишти и думая о своём.

– «Не вини себя теперь», – проговорил он слова, которые произнёс Иосиф, прощая своих братьев. – «Господь простит тебя, ибо Он – самый милосердный из всех, кто когда-либо проявлял милосердие».

– Да, Мевляна. Бог источник всего, он милосерден и сострадателен, такова Его суть. О, это Он, это Он, это Он…

С трудом он остановился.

– Да, – Акбар снова посмотрел на него сверху вниз. – Так вот, что бы ни случилось в Гуджарате, я не желаю больше об этом слышать. Я не верю, что ты имеешь отношение к восстанию. Прекрати рыдать. Но Абуль Фазл и шейх Абдул Наби верят, а они одни из моих главных советников. Как правило, я им доверяю. Я предан им, как и они мне. Так что я могу закрыть глаза на этот вопрос и велеть им оставить тебя в покое, но даже если я так сделаю, твоя жизнь здесь уже не будет такой беспечной, как раньше. Ты всё понимаешь.

– Да, господин.

– Поэтому я собираюсь отправить тебя…

– Нет, господин!

– Молчи. Я отправляю тебя в хадж.

У Бистами отвисла челюсть. После стольких дней бесконечных монологов его челюсть обмякла, как сломанная калитка. Белый свет заполнил всё вокруг, и на минуту он потерял сознание.

Затем краски вернулись, и он снова начал слышать:

– … Ты поедешь в Сурат и поплывёшь на моём корабле паломников, «Илахи», через Аравийское море в Джидду. В Мекку и Медину направлено щедрое пожертвование, и я назначил визиря на роль мир-хаджа. К паломникам присоединятся моя тётка Бульбадан Бегам и моя жена Салима. Я бы и сам хотел поехать, но Абуль Фазл настаивает, что я нужен здесь.

Бистами кивнул.

– Ты незаменим, господин.

Акбар внимательно посмотрел на него.

– В отличие от тебя.

Он убрал руку с головы Бистами.

– Мир-хаджу не помешает ещё один кади. К тому же я хочу основать постоянную школу Тимуридов в Мекке. Ты можешь помочь в этом.

– Но… не вернуться?

– Нет, если ты ценишь нынешнюю жизнь.

Бистами уставился в землю, его прошиб озноб.

– Ну же, – сказал император. – Такого набожного учёного, как ты, должна осчастливить жизнь в Мекке.

– Да, господин. Конечно.

Но он захлебнулся этими словами. Акбар засмеялся.

– Всё лучше, чем лишиться головы, согласись! И потом, кто знает? Жизнь долгая. Возможно, когда-нибудь ты ещё вернёшься.

Они оба знали, что это маловероятно. Жизнь была коротка.

– Как на то будет воля Аллаха, – пробормотал Бистами, оглядываясь по сторонам.

Двор, усыпальница, деревья, которые он знал как свои пять пальцев, каждый камень, каждую ветку, каждый листок… жизнь, заполнившая сто лет за последний месяц, – всему приходил конец. Всё, что он так хорошо знал, отбирали у него, включая этого удивительного, ненаглядного юношу. Странно думать, что каждая истинная жизнь длится всего несколько лет, что один человек проживает несколько жизней в одном теле. Он сказал:

– Бог велик. Мы больше никогда не встретимся.

5. Дорога в Мекку

Из порта Джидды до самой Мекки тянулись караваны паломников, от горизонта до горизонта, непрерывным потоком через всю Аравию, и даже казалось, что через весь мир. В скалистых пологих долинах вокруг Мекки теснились шатры, на закате в ясное небо поднимался пропитанный бараньим жиром дым костров от еды. Холодные ночи, тёплые дни, никогда ни единого облачка в белёсо-голубом небе, и тысячи паломников, переполненных энтузиазмом на подступах к заключительному этапу хаджа. Весь город участвовал в едином радостном обряде, все в толпе были одеты в белое, разбавленное зелёными тюрбанами сеидов, которые претендовали на прямое родство с Пророком (довольно большая семья, если судить по тюрбанам), и все читали стихи из Корана, следуя за впередиидущими, которые следовали за своими предшественниками, а те – за своими, и так далее, на девять веков назад.