Годы риса и соли

– Понимаю, – согласилась Будур, гадая, получится ли у них. У неё шла кругом голова при мысли о том, что на неё ложится такое бремя. С Пьяли она не слишком ладила. – Пожалуйста, тётя Идельба, умоляю тебя. Не нервничай. Всё обязательно будет хорошо.

Идельба кивнула.

– Не исключено.

Она пошла на поправку на исходе ночи, перед рассветом, как раз когда Будур начала оправляться после опиумного бреда не в силах вспомнить большую часть ночи, продлившейся целую вечность. Но она не забыла, что попросила Идельба. Рассвет наступил тёмный, как затмение, да так и остался.

Это было за год до смерти Идельбы.

На похоронах присутствовали сотни людей: из завии, медресе, института, буддийского монастыря, посольства ходеносауни, окружного панчаята, государственного совета и других мест со всей Нсары. И ни одного человека из Тури. Будур, стоя рядом со старейшинами завии, оцепенело встречала пришедших и машинально пожимала им руки. В какой-то момент, посреди печальных поминок, к ней подошла Ханея.

– Мы тоже любили её, – сказала она с каменной улыбкой. – Мы постараемся сдержать данные ей обещания.

Через пару дней Будур, как обычно, пришла на чтения к своим слепым солдатам. Она вошла в их палату и сидела там, глядя на них, в колясках и на койках, и думала: «Наверное, это ошибка. Я чувствую опустошение, но я всё же не опустошена». Тогда она рассказала им о смерти своей тёти и попыталась прочесть им работы Идельбы, но они были непохожи на работы Кираны, даже тезисы оставались непонятными, а сами работы, научные статьи о поведении незримых материй, преимущественно состояли из числовых таблиц. Она бросила эту затею и взяла другую книгу.

– Это одна из любимых тетушкиных книг, собрание автобиографических записок из работ Абу Али ибн Сины, одного из первых учёных и философов; она считала его героем. Судя по тому, что я о нём читала, Ибн Сина и моя тётя были во многом похожи. Они оба с большим любопытством смотрели на окружающий мир. Первым делом Ибн Сина освоил Евклидову геометрию, после чего взялся за другие вопросы. Точно так же поступила Идельба. Ещё в молодости Ибн Сина впал в своего рода лихорадочное любопытство, охватившее его почти на два года. Я прочту вам, что он пишет об этом периоде.

В течение этого времени я не спал ни единой ночи, и днём не посвящал себя ничему, кроме наук. Я составил для себя подборку материалов и вносил туда все рассмотренные мной факты, их силлогистические предпосылки, их классификацию и то, что они могли за собой повлечь. Я размышлял над условиями, в которых они могли действовать, пока не находил для себя достоверных ответов для каждого случая. Всякий раз, когда меня одолевал сон или я чувствовал, что слабею, я отворачивался, чтобы выпить вина, и силы возвращались ко мне. И всякий раз, когда сон овладевал мной, мои задачи являлись ко мне во сне, и во сне многие вопросы для меня прояснялись. Я продолжал заниматься этим до тех пор, пока все науки глубоко не укоренились во мне и я не усвоил их настолько, насколько это возможно для человека. Сегодня я знаю столько же, сколько знал тогда; ничего с тех пор не прибавилось к этим знаниям.

– Вот каким человеком была моя тётя, – сказала Будур.

Она отложила эту книгу и взяла другую, решив, что хватит читать книги с мыслями об Идельбе: от этого ей не становилось легче. Книга, которую она достала из сумки следующей, называлась «Сказания нсаренского моряка»; это были реальные истории о местных моряках и рыбаках, захватывающие приключения, полные, опасности и смерти, но также и морского воздуха, волн и ветра. Солдатам очень полюбились главы книги, которые она читала им раньше.