Годы с пумой. Как одна кошка изменила мою жизнь

Агустино срывается с места быстрым шагом, сворачивает на узкую, петляющую тропку. Коко перебирается выше, крепко обвивая плечи ветеринара, подпрыгивает вверх и вниз, вцепившись маленькими волосатыми пальцами в воротник Агустино, и издает губами длинный, громкий, тоскливый пердящий звук.

– Точно, – бормочу я себе под нос, – мы с тобой в заднице.

Вдыхая тяжелый, влажный, подернутый туманом воздух, мы, как и свинья, исчезаем под лиственным пологом. Перехожу на рысцу, чтобы не отстать, и рюкзак бьет меня по лопаткам. То и дело тру ладонями лицо: какие-то твари жужжат в носу, во рту, в ушах. Ветки, острые и настойчивые, вцепляются в волосы, в кровь царапают кожу. Мы идем во мраке. Я слышу не только писк москитов, но и голоса птиц, жуков, сверчков, шуршание чего-то зловеще-крупного под ногами. Звуки смыкаются вокруг, и я чувствую запах почвы, влаги, гнили.

Мы идем, наверное, минут пять, хотя кажется, что гораздо дольше, и тут Агустино наконец останавливается и оборачивается.

– Добро пожаловать в el parque!

Мы вышли к просеке, по периметру которой расставлены хижины и покосившиеся постройки. Здесь слоняется несколько человек, местных и иностранцев. Одежда заляпана, на резиновых сапогах толстая корка грязи. Агустино принимается махать руками и звать высоким бодрым голосом:

– Самита!

От группы людей отделяется девушка и подходит к нам. У нее тоже на руках обезьяна, копия Коко, только у того внушительная рыжая борода, а у этой особи бороды нет совсем, словно ее обрезали. Как только девушка оказывается достаточно близко, Коко спрыгивает с рук Агустино. Она умудряется поймать животное на ходу, и теперь две обезьяны ревниво борются за свободное место, сердито ворча друг на друга, но девушка даже не сбивается с шага. Лишь чуть наклоняется вперед и протягивает мне руку.

– Я Саманта. Сэмми.

Запах от нее феноменальный.

Пытаюсь оценить обстановку в целом. Ситуация настораживает. Обезьяны удивительные, конечно, но… вонь просто сбивает с ног. Как если бы в футболку завернули рыбу и оставили разлагаться в сорокаградусную жару. Вижу и других животных. Чудовищная свинья храпит, распластавшись в грязи, и не замечает людей, которым приходится через нее переступать. Я знаю, что это та же самая, поскольку кружевной лифчик валяется возле нее, как приз. Существо, напоминающее енота, задрав хвост трубой, издает громкий, агрессивный писк. Оно старательно подкапывается под дверь одной из построек. А еще надо всем этим нависают джунгли, исключая любое подобие света и пространства. Я ведь не так далеко от дороги. Там небо уже начинало краснеть, а здесь его даже не видно. Воздух темный, закатный, как будто, если я проведу рукой, он сдвинется, словно дым.

– Я… эмм… – мямлю я.

Сэмми приподнимает брови. Она иностранка, как и я. Американка, кажется. Примерно моего возраста. Низкая и плотноватая. Наверное, красивая. Трудно сказать. Грязь повсюду: запеклась в густых волосах, присохла к одежде, к коже. На поясе висит ржавое, жуткого вида мачете. Она стирает со лба пот прелым, влажным рукавом и смеется. Смех как у маньяка. Он отражается от деревьев, и Сэмми кажется крупнее, чем на самом деле.

– Ты не волнуйся, – говорит она.

– Я не волнуюсь, – быстро отвечаю я. Но это вранье. На самом деле очень волнуюсь.

– У тебя есть налобный фонарик? – бросает она через плечо и идет прочь, поманив меня за собой. – У нас нет электричества и горячей воды.

Я лихорадочно пытаюсь сообразить, как люди вообще живут без этого?

Две обезьяны висят на ее шее и подозрительно меня разглядывают.

– Будешь спать в «Ла-Пасе», – сообщает Саманта и помогает мне снять с плеч рюкзак у входа в здание, которое, наверное, когда-то было белым.

В здание ведут четыре двери, с которых облезает старая зеленая краска. На каждой табличка. «САНТА-КРУС». «ЛА-ПАС». «БЕНИ». «ПОТОСИ».

– «Ла-Пас» – хорошая комната, – продолжает она, пока я пытаюсь нарыть в рюкзаке фонарь. – Там сейчас всего три человека. Душ, – указывает на деревянный сарай, едва заметный за деревьями. – Есть туалеты со смывом, но мы ими не пользуемся: это чревато.

Говоря «со смывом», она изображает пальцами кавычки, а Коко кряхтит, будто соглашается. Саманта смотрит на него с умилением. Интересно, долго она здесь проработала? Несколько лет? В брошюре говорилось, что минимальный срок – две недели…

– Это у нас называется патио.

Она оптимистично обводит рукой поляну, которая больше похожа на грязный перекресток.

Тропинки обозначены шатающимися кирпичами. В центре несколько скамеек жалкого вида и криво торчит труба с водопроводным краном. Сэмми показывает вбок:

– Comedor[8], там мы едим.

Прямоугольная деревянная конструкция. Вместо стен – зеленая сетка, видимо, для защиты от насекомых. Под ней только что зажгли свечи, и они бросают на землю пляшущие тени.

– За спальным блоком медпункт Агустино, – продолжает Сэмми. – Если поранишься, иди туда.

– К ветеринару?

– Агустино ювелирно владеет скальпелем, – громко смеется Сэмми.

Я морщусь. «Всего одну ночь, – говорю я себе. – Надо пережить одну ночь. Утром уеду».