Годы, тропы, ружье

Часа три шла непрерывная канонада. Утки не давали нам покоя ни на минуту. Георгий из-за них уронил в воду только что распечатанную полбутылку: пять кряковых уселись в пяти шагах от него. Он зычно обругался, когда его заряд, вздыбив воду, безвредно для уток камнем шарахнул по воде. К вечеру у меня осталось от сорока зарядов только пяток крупной дроби. Всего мы собрали тридцать шесть уток, да не меньше пяти подранков расползлось по камышам, Георгий сильно сетовал на меня, что я не позволял собирать уток немедленно после выстрелов. Черные коршуны вились над озером, опускаясь в траву за подранками. Цапли несколько раз возвращались на старое место. Пара черных бакланов медленно проследовала по направлению к Поколотой старице. Где-то за лесом, видимо, на песках Урала, гоготали гуси.

В сумерках Георгий отправился за жеребятами. Вернувшись через полчаса, заявил, что лошадей нет. Передохнув, снова ушел на поиски.

Вставала вечерняя заря. Стаи уток, одна больше другой, со свистом проносились надо мной, многие стремительно шлепались в воду. Я пустил по стаям заряды крупной дроби, оставив на случай два патрона про запас. В окрестностях бродило, по рассказам каленовцев, немало волков. Кругом стоял стон от кряканья уток, писка птиц и жирных вздохов лягушек. Вода на озерце была сплошь покрыта перьями и кровью. Но это отпугивало только кряковых. Спустившись на воду, они в ту же секунду с испуганным кряканьем поднимались столбом вверх и быстро улетали.

Скоро вернулся Георгий с жеребятами. Нагрузив на седла полные мешок и сетку, мы шажком двинулись лугами без дороги. Густая синяя тьма обнимала нас со всех сторон; сверху раскинулась звездная ширь; снизу, с земли, поднимались знакомые издавна мне луговые запахи трав, болотных цветов. Куропатки, взлетая, то и дело пугали нас и наших лошадей. В стороне густо забунчала выпь. С Урала протянули к степным озерам тяжелые гуси. А около Ерика очень низко пролетели блеснувшие под лунным светом белые лебеди.

Скоро впереди блеснул первый огонек: недалеко поселок. Вместе с огоньками до нас долетели бодрые звуки песни, знаменитой в крае «Уралки». Это пели молодые казачата, возвращавшиеся с лугов. Сотни раз я слышал и раньше эту песню. Слова ее довольно наивны, едва ли песня является народным творчеством, в ней чувствуется искусственность и сочиненность, но мотив ее необычайно красив и глубоко гармонирует с характером казачьей жизни, с природой – широкими степями, отлогими берегами Урала, всегда открытым горизонтом полей. Это любимейшая песня казачат. Мы всегда распевали ее, возвращаясь по вечерам с рыбалки.

Кто вечернею порою
За водой спешит к реке,
С распущенной косою
С коромыслом на руке?

Волнообразные, широкие, заливисто-нарастающие звуки песни доносились до нас все яснее. Они были среди каленовских лугов так обычны, как вот эта тихо гаснущая в далекой степи заря. Казалось, что поют не люди, а сама природа источает из себя свою своеобразную мелодию.

Ясно вижу взор уралки,
Брови лоснятся дугой,
На груди неугомонной
Кудри стелются волной.
Это ты, моя землячка,
Узнаю твои черты,
Черноокая казачка,
Дева юной красоты…

Сколько лет и сколькими людьми распевалась по уральским степям и лугам эта песня!

Теперь ее поют все реже и реже. Скоро, вероятно, ее сменят уже другие песни, с новыми словами, как старую жизнь и прежних людей сменяют иные люди и другая жизнь. Старинные песни казачьи уже исчезают по станицам, и вечерами я слышал, как молодые казаки и казачки пели песни, принесенные в этот край из Центральной России.

Ночью я записывал со слов Матрены Даниловны старинные песни. Я знал, что она в свое время была большая песельница. Может быть, эти песни уже не раз записаны были и прежде, но я все-таки привожу некоторые из них. Эти песни были в свое время любимейшими песнями молодых казачек в Каленовском поселке.