Годы в огне

Она недолго оплакивала потерю, так как близко сошлась с казачьим офицером, мечтавшим прорваться на юг, в части белой гвардии. В ту пору в Одессу, Новороссийск и Севастополь вошли военные корабли Антанты, прибывали транспорты с войсками и оружием под английскими, французскими, польскими, греческими, сербскими флагами, и казак полагал: это начало конца Советской власти.

Граббе вышла за него замуж, а так как офицеру было некогда, их «не поп венчал, а черт спутал», что, впрочем, никак не отразилось на самочувствии Эммы.

Молодожены довольно скоро добрались до моря, а в самой Одессе казак вдруг исчез, даже не оставив записки со словами прощания.

Она пожаловалась на судьбу какому-то торговцу, и тот не преминул подбодрить столичную путешественницу.

— Это еще не вечер, мадмуазель, — сказал одессит. — У вас все, мадам, впереди.

И он посоветовал Граббе добраться к Махно, который тоже считает, что анархия — мать порядка, и путешественница, ругаясь сразу на двух языках, потащилась куда-то к Екатеринославу.

Наткнувшись под Мирославкой на конников в поддевках и шинелях, сочинительница без обиняков заявила, что добирается к ним, и тотчас залезла на заводного конька. Ей ничего не обещали, но взяли с собой.

* * *

Прошло несколько дней. Поэма Граббе быстро освоилась в «Повстанце» и с величайшим наслаждением печатала там свои стишки, прославляющие раскрепощение трудящихся масс от ига власти во всех его проявлениях.

Майданник пытался было напомнить Поэме, что именно он, Антипод, привез ее к Махно, но Граббе уже сошлась с беглым деникинским офицером, который скрывал, разумеется, что он офицер.

Деникинца звали Иеремия Чубатый, он скептически относился к махновцам, но пока ничего лучшего не было.

Увидев в первую же ночь на груди и животе Граббе фривольные картинки, Чубатый вспылил, даже покричал, но вскоре махнул рукой:

«Не жениться мне на ней, право».

Поэма металась из одного полка в другой, писала в рифму о братишках и даже сочинила стихи о самом Махно. Узнав от земляков Нестора, что он в детстве малярничал, а став старше, «працював» в литейке гуляйпольского завода сельскохозяйственных машин, она опубликовала десяток куплетов об узнике «Бутырок». Ее заметили, и она стала заводить полезные знакомства с земляками батьки. В числе приятелей вскоре оказались начальник связи Полено, штабисты Бурдыга и Белаш, ротные Иван Лепетечко, Гусарь, Лесовик, Пахарь, командир полка имени командующего — Коробко. Граббе возвращалась из отрядов с разной снедью и барахлом, и деникинец не без основания косился на свою походную жену. Случалось, Поэма навещала Мишку Левчика и сообщала ему, что именно брешут люди.

Однажды Полено поволок ее в земскую больницу, где лежали вповалку раненые и тифозные повстанцы, и потребовал, чтобы «письменниця» вмешалась в этот бордель. Граббе ужаснулась грязи и вони лазарета и пообещала, что непременно сочинит о сем желчные куплеты.

Больные сказали, что «вирш писати не треба», ибо все необходимое они исполнили сами. Один из выздоравливающих передал Поэме замусоленную бумажку, на которой химическим карандашом вкривь и вкось было нацарапано следующее:

Эх, в земской больнице
Раненые плачут —
Там их кормят хорошо,
Еще лучше лечат.
Командиры-молодцы
С артистками гуляют,
А повстанцам выходить
В город запрещают.
А сестрички-молодицы
Вино распивают,
Зато раненые все
Сильно унывают.

Стишки были крайне скверные («много хуже моих»), но Граббе взяла их с собой — ей льстила слава «письменници» и защитницы «нещасных братов».

Однако Аршинов-Марин, которому она притащила куплеты, объяснил, что «в данный момент напечатать произведение не представляется возможным, хотя оно и обладает некоторыми художественными достоинствами».

Как-то к Граббе попал весьма красноречивый документ Махно, касающийся хозяйства, и она поняла, что красные недолго станут терпеть Нестора.

На бланке значилось:

«К ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКАМ!

В целях скорейшего восстановления нормального железнодорожного движения в освобождаемом нами районе предлагаю тт. железнодорожным рабочим и служащим энергично организоваться и наладить самим движение, устанавливая для вознаграждения за свой труд достаточную плату с пассажиров и грузов…»

Иеремия Чубатый, оставаясь по ночам с Эммой, зудел безостановочно:

— Надо бежать из этого вертепа, дура! В Сибирь. К Колчаку. Он один — сила против красных.

— Надоело все, — хмурилась сожительница. — Хоть на край света, лишь бы тихо.