Годы в седле

Перед Зиадином 2-й мадьярский эскадрон должен был остановиться. Однако его командир Габор, которого у нас считали осторожным и несколько медлительным в решениях, на этот раз мгновенно сориентировался и проявил похвальную инициативу. Увидев, что отряд Сокольского подошел к городу раньше нас и уже дерется, венгр с ходу включился в бой. Он атаковал неприятельский заслон в юго-восточной части Зиадина, опрокинул его и ворвался в крепость.

На помощь Габору я послал эскадрон Чанчикова, а Валлаху приказал отрезать противнику пути отхода на Кермине. Валлах отличный кавалерист, дисциплинированный, решительный. Его путь в ряды красных бойцов был типичным для многих военнопленных. Он — сын венгерского металлиста. С большим трудом ему удалось окончить гимназию. Когда вспыхнула мировая война, определился в гусарский полк.  

Незадолго до производства в офицеры попал в плен. После Февральской революции в Ферганском лагере военнопленных вступил в коммунистическую группу, а коммунисты первыми записались в Красную гвардию...

Совершив обходный маневр, конники Валлаха при поддержке артиллерии сломили оборону сарбазов, закупорили выход из Зиадина.

Когда смолкли последние выстрелы, я взглянул на часы. Разгром довольно сильного зиадинского гарнизона занял чуть больше часа. Конечно, главную роль в этом сыграли кавалеристы Сокольского. Но и наши действовали напористо. Лишь небольшой части вражеских войск, оборонявшихся в городе, удалось скрыться в садах и зарослях Зеравшанской долины.

Я расположил свой отряд на станции Зиадин. Туда же прибыло и управление группы. Собрав командиров, Э. Ф. Кужело сказал:

— Хатырчи и Зиадин наши, а вот с Кермине неудача. Туда на бронепоезде номер десять был направлен десант во главе с Павлом Волковым. Но против него оказалось куда больше сил, чем донесла разведка. Будем помогать всей группой...

Остаток дня и всю ночь отдыхали, а утром 31 августа двумя колоннами выступили в поход. Путь Кужело избрал кратчайший — по степи вдоль железнодорожной линии. Каршинская полупустыня, на мой взгляд, названа степью по недоразумению. Ее зеленый покров держится недолго: траву начисто выжигает солнце. Лишь кое-где остаются редкие пятна неприхотливой верблюжьей колючки. Но к исходу августа даже и колючка побурела, не выдержав зноя.

Ни ветерка, ни облачка. Раскаленный воздух насыщен мельчайшей лёссовой пылью. Она покрывает все вокруг желто-серой пеленой, лезет в глаза, уши, скрипит на зубах, смешиваясь с потом, грязными струями течет по лицам, проникает за воротник. Бойцы чертыхаются. Задние просят передних поменьше пылить. Но что поделаешь? И без того дистанции и интервалы больше обычных.

Впереди гигантским озером заискрились солончаки. Мираж был настолько впечатляющим, что даже бывалые туркестанцы невольно заторопили коней. И вот  под копытами уже похрустывает белоснежная корочка. Соль так мелка, что тоже клубами подымается вверх. От нее слезятся глаза, а тело испытывает неприятный зуд.

Наконец из серой дымки вынырнул станционный поселок. Изнурительный пятичасовой марш завершен. Привал. Все рассыпались вдоль арыка.

Местные жители, радостно встретившие нас, сообщили, что в Кермине, расположенном в пяти километрах от станции, много сарбазов.

Более определенные сведения о противнике удалось получить лишь ночью, когда возвратились разведчики. Нужные показания дал и задержанный разъездом Габриша придворный врач эмира Писаренко. Трудно сказать, что заставило этого эскулапа напялить на себя рваный халат, тюбетейку и пробираться под покровом темноты в Старую Бухару. Он клялся, что хотел перебежать на нашу сторону, но заблудился и попал не на ту дорогу...

Обстановка прояснилась. Главные силы керминенского бека лишь начали занимать оборону по южному пригороду. Внутри крепости оставлено три батальона. Один из них вместе с пятью сотнями ополченцев обороняет дворец, где укрылась местная знать. Вокруг города расположились группами остатки хатырчинского и зиадинского гарнизонов, несколько сот наспех вооруженных жителей. Артиллерия только на крепостных стенах. Пушек не менее двадцати, в их числе 4-дюймовые клиновые и 9-фунтовые английские.

Собрав командиров и комиссаров, Э. Ф. Кужело объявил свое решение — атаковать Кермине на рассвете, чтобы не дать противнику ни минуты дневного времени для совершенствования обороны. Заметив среди присутствующих незнакомое лицо, я тихонько спросил у С. В. Крыжина, кто это. Он удивился:

— Ты его еще не знаешь?! Это же Миклош Врабец, командир Второго Интернационального кавполка. Поди представься.

Я последовал его совету.

Миклош Врабец был известен в Туркестане. Коммунист-интернационалист, он еще в середине 1918 года сформировал в Ферганской области добровольческий отряд из бывших военнопленных. Вошли в отряд  преимущественно венгры. Воевали они лихо. Советское правительство наградило Врабеца орденом Красного Знамени.

Мне было очень приятно лично познакомиться с прославленным командиром полка.