Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера

Это и на самом деле история, юмористическая и сатирическая, история путешествия, как и некоторые другие его предисловия. Действующие лица: конечно, Жан-Поль, Паулина Эрман (появляющаяся и в предисловии к «Зибенкезу»), советник по делам искусства Фраишдёрфер. Место действия: дорога из Гофа в Байройт. Сюжет: Жан-Поль доставляет себе две великие радости сразу — он странствует пешком по родному краю и пишет предисловие; он хотел бы прибавить и третью — посмотреть в лицо красивой девушке, что перегоняет его в почтовой карете. Но все три радости портит ему советник по делам искусства (в «Титане» он будет складывать свое лицо в простые, благородные большие складки, подобные драпировкам на одеждах древних). Вместо того чтобы наслаждаться природой, людьми и работой, Жан-Полю приходится выслушивать эстетическую жвачку человека, воплощающего отношение классицизма к искусству, чрезмерный эстетизм которого сделал его враждебным современности, действительности, а также человеку. Кому важна лишь красивая форма, тот превращает эстетику в варварство; тот считает неслыханным, чтобы архитектурные произведения искусства, то есть дома, осквернялись обитателями; тот радуется, когда сгорает город, потому что это позволяет надеяться, что построят новый, более красивый; для того крестьянин не более чем повод для буколической картины, а война — материал для баталиста; тому «во всей вселенной важно только то, что может ему сгодиться»; тот станет во имя изучения искусства пытать людей, если ему надо нарисовать Прометея. Правда, советник по делам искусства полагает, что легче всего прекрасную, то есть благородную греческую, форму достичь «отказом от материи», то есть отказом от содержания.

Это великолепное предостережение против формальной эстетики, которое касается веймарского культа формы, а также шиллеровской переоценки эстетического начала принципа в воспитании; однако оно бьет мимо произведений Гёте и Шиллера (вспомним хотя бы только что появившегося «Вильгельма Мейстера»). Всюду чувствуется влияние Гердера, упрекавшего Гёте и Шиллера в том, что они мораль принесли в жертву красивой форме. Жан-Поль метко замечает: чтобы походить на греков, надо сбросить груз двухтысячелетних знаний. У греков надо учиться гуманности, пишет он несколько позже Гердеру, «но наш богатый век должен бы стыдиться их скудных сюжетов». Современный прозаик Жан-Поль остерегается подражать грекам («высохшим мудрецам à la grec»), он погубил бы этим богатство своих сюжетов. Юморист, для которого юмор — «плод долгой культуры разума», высмеивает подражание грекам, потому что оно не оставляет места для юмора.

Догме классиков он не противопоставляет собственную догму — это привлекательно. Он указывает на несовременность греческого идеала и на опасность односторонней переоценки формы; он восклицает: «Говори, что ты хочешь, ведь я пишу, что я хочу!» — и покидает высохшего, лишенного юмора советника по делам искусства, чтобы догнать жизнь в образе Паулины, которую непременно должен увидеть в лицо.

22 АДВОКАТ ДЛЯ БЕДНЫХ

Лишь три недели длилась поездка в Веймар. Жан-Поль возвращается в Гоф, но уже ясно, что он останется там недолго. Еще во время поездки в Байройт, годом раньше, он научился ценить общение с образованными женщинами и мужчинами и наслаждаться своей славой. Теперь, собственно, только старая мать связывает его с городом, где, за исключением Отто, никому нет дела до его гения. Внутренне он распрощался с городом еще до поездки — в своей работе.

За день до его похода в Веймар берлинской почтой был отправлен издателю его «Зибенкез». Смерть и воскрешение персонажа этого романа, явно автобиографического, становятся символом разлуки и нового начала. Жан-Поль умирает для Гофа, чтобы стать свободным для мира. Но смерть в романе — мнимая смерть. И для автора обретенная свобода тоже окажется лишь мнимой. Он вернется туда, откуда вышел, правда не в Гоф, но все же по соседству с ним, где четыре стены рабочей комнаты станут его четырьмя опорами. Кто начал в одиночестве, одиночеством и кончит.

Основа фабулы романа уже разрабатывалась им в одной из сатир восьмидесятых годов. Под разными названиями («Погребенный заживо», «Живое погребение», «Вера в его смерть») он все время делал попытки извлечь из этой выдумки новые возможности. Мимолетно мотив его звучал и в «Незримой ложе», и в «Геспере», и «Квинте Фиксляйне»; од предназначался для начатых (и незаконченных) «Биографических забав». И вот случай побуждает его создать на этой основе один из лучших своих романов.