Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера

Этот добрый человек! Каролине он представляется более чем добрым, он «самый чистый, самый святой, самый божественный человек, который когда-либо жил на земле». Бывают моменты, когда она «преклоняет колени перед его душой». Это точно характеризует отношение Каролины к нему. И это нравится Жан-Полю, дает ему возможность жить с нею. Она в точности та Розинетта, которую он искал: красивая, молодая, умеет приноровиться к нему, исполнена сочувствия ко всему живому, лишена потребности самоутверждаться (то есть никак не «роскошный цветок», никакая не «Титанида») и притом достаточно образованна, чтобы уметь читать и любить его книги. Знакомясь с ним, она в почтительном волнении целует ему руку. Когда после помолвки она просит разрешения поработать для него, имея в виду, конечно, рукоделье, он предписывает ей прочитать его «Палингенесии». И чтобы достичь полного соответствия с «Предположительной биографией», он откладывает свадьбу до троицы: действительность становится отражением литературного произведения, его собственного произведения.

А до тех пор он наслаждается (одновременно с напряженной работой над последними томами «Титана» и первым томом «Озорных лет») шумной жизнью большого города, спешит, «веселый, любящий и любимый, от одного чайного стола к другому», в оперу, театр, концерты — вместе с невестой, а еще чаще без нее, например ко двору, куда ее не приглашают. Он по-прежнему общается со старыми возлюбленными: навещает мадам Бернард, его приглашает Юлия фон Крюденер, а графиня Шлабрендорф, которая, узнав о помолвке, заболела, быстро взяла себя в руки и попыталась из руин любви построить дружбу, сблизившись с молодой невестой, не ведающей, видимо, ревности: любое душевное движение подобного рода превращается у Каролины тотчас в чувство неполноценности, в письмах звучат ее благородные мечты о самоотречении, о готовности уступить место подле возлюбленного более достойной.

В отличие от первого недолгого пребывания в Берлине Жан-Поль теперь чаще соприкасается со светочами духа, обитающими здесь, преимущественно с членами «новой секты» романтиков, чей центр переместился из Йены в Берлин. Между одиночкой и группой устанавливается перемирие, которое выглядит почти как союз, но им отнюдь не является. О Тике, зло высмеявшем жеманность Жан-Поля в сатирическом видении «Страшный суд», он еще в августе высказался следующим образом: «До сих пор я невозмутимо сидел здесь, раскрыв крокодилью пасть для всех мошек и всего, что жалит и сосет; но когда они кусают слишком сильно, я защелкиваю пасть». А уже в октябре он напишет о дружеском общении с Тиком, Бернгарди и другими интеллектуалами из школы романтиков.