Читаем Гофолия полностью

На Иодаев пыл тебе не след гневиться.

Закон нам свыше дан - бог заповедал сам,

Как надлежит блюсти его алтарь и храм,

Где править чин должны лишь Аарона чада,

Левиты ж - помогать в свершении обряда,

И - тут особенно завет творца суров

Вовек запрещено им чтить других богов.

Мать и жена царей, что управляли нами,

Ужель неведомы тебе порядки в храме

И знаешь ты закон так плохо, что сейчас...

Но вот и твой Матфан. Я оставляю вас.

Гофолия

Тебя не отпущу отсюда никуда я.

Забудем временно и дерзость Иодая,

И суеверие, которое велит,

Чтоб иноземцу вход был в этот храм закрыт. {47}

Тревогою иной удручена я боле.

Я знаю, Авенир, ты вырос в ратном поле

И служишь преданно, душой неколебим,

Как богу своему, так и царям своим.

Останься.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Гофолия, Авенир, Матфан, свита Гофолии.

Mатфан

Место ль тут царице всемогущей?

Что так тебя томит? Забота? Страх гнетущий?

Чего тебе искать среди врагов своих?

Как очутилась ты в нечистом храме их?

Ужель угас тот гнев, что за непослушанье...

Гофолия

Матфан и Авенир, внемлите мне в молчанье.

Я не намерена о прошлом говорить

Иль объяснять, зачем пришлось мне кровь пролить.

Свершила я лишь то, что долгом почитала,

И как бы злобно чернь сегодня ни роптала,

Не ей, мятежнице, судить мои дела,

Коль небо говорит, что я права была.

Одерживаю верх я в каждом бранном споре.

Власть Гофолии чтут от моря и до моря. {48}

Мир в Иерусалим был мною принесен

И путь на Иордан арабам прегражден.

Я филистимлян к нам ни разу не впустила

И дань, как прежние цари, им не платила.

Владыка Сирии меня сестрой зовет,

А тот, кем истреблен мой венценосный род,

Кто и меня сгубить едва не ухитрился,

Надменный Ииуй в Сам_а_рии укрылся:

Убийце этому везде грозит войной

Сосед, что на него искусно поднят мной, {49}

И он за благо счел со мною не тягаться.

Своей победою могла б я наслаждаться,

Но смутная боязнь, предвестница беды,

Мне отравила вдруг моих удач плоды.

Увидела я сон (хоть снов ли мне страшиться!),

И с этих пор душа тоскует и крушится,

И позабыть его ей ни на миг невмочь.

Так вот, передо мной в одну глухую ночь

Предстала мать моя Иезавель неслышно.

Она, как в смертный час, была одета пышно.

Гордыню не сломил в ней даже натиск бед,

И на ее лице еще виднелся след

Румян, {50} которыми прикрыла в день кончины

Она прочерченные временем морщины.

И я услышала: "Суров еврейский бог.

Вострепещи: на смерть он и тебя обрек.

О дочь достойная, испытываю жалость

Я к участи твоей". И тут мне показалось,

Что, смолкнув, надо мной чело склонила мать.

Простерла руки я, спеша ее обнять,

Но с трепетом узрел мой взор, к ней устремленный,

Лишь ноги, кисти рук и череп оголенный

В пыли, впитавшей кровь и вязкой, словно слизь,

Да псов, которые из-за костей дрались.

Авенир

О, боже праведный!

Гофолия

Но тут мне, оробелой,

Явилось вдруг дитя в одежде снежно-белой,

Что на священниках еврейских видим мы,

И свет моим глазам опять блеснул из тьмы.

Однако чуть во мне волненье усмирилось

И с умилением я в отрока вперилась,

Как сердце у меня от боли вновь зашлось

Изменник сталью мне пронзил его насквозь.

Такой испуг, в меня вселенный сновиденьем,

Сочтете, может быть, вы просто наважденьем.

Я со стыдом себе твердила и сама,

Что страх мой - лишь игра усталого ума.

Но нет! Будь я права, все кончилось бы разом,

А этот сон смущал мне дважды дух и разум,

И дважды отрок тот мне, спящей, представал,

Готовясь в грудь мою вонзить стальной кинжал.

Я так измучилась и так затосковала,

Что пала наконец пред алтарем Ваала

В надежде, что покой сумею обрести.

Со страху человек на все готов пойти!

Вот почему меня направила тревога

И в храм еврейского безжалостного бога.

Я думала: как он ни гневен, ни суров,

Все ж не смягчить его не может вид даров.

Прости, Ваалов жрец, мне это прегрешенье.

Вхожу. Народ бежит. Умолкли песнопенья.

Первосвященник мне грозит жезлом своим.

Он говорит, и тут - о ужас! - рядом с ним

Я вижу отрока коварного воочью

Таким, каким во сне он мне явился ночью. {51}

Нет, не ошиблась я! Все тот же лик а взгляд,

Все тот же белизной сверкающий наряд...

Да, это он стоял вблизи от Иодая,

Но был отослан прочь, чуть подошла туда я.

Вот почему к себе я во дворец нейду

И, задержавшись тут, от вас совета жду.

Скажи, Матфан, что мне все это предвещает?

Mатфан

И сон меня страшит, и явь меня смущает.

Гофолия

Видал ли, Авенир, ты отрока того?

Кем он рожден на свет, и как зовут его?

Авенир

С первосвященником два мальчика стояли.

Один был сын его, коль мне глаза не лгали.

С другим я незнаком.

Матфан

Царица, слов не трать.

Обоих следует тебе к рукам прибрать.

Ты знаешь, Иодай ценим высоко мною,

А я за зло чинить не склонен зло двойное

И справедливости одной ищу во всем,

Но будь сам Иодай преступнику отцом,

Он разве б не казнил его без колебанья?

Авенир

Как может мальчик быть виновен в злодеянье?

Матфан

Во сне держал он нож, а сон - небесный знак,

В ошибку ж небеса не могут впасть никак.

Чего еще искать?

Авенир

Но разве сон - улики?

Младенца кровь пролив, свершим мы грех великий.

Узнаем хоть сперва, кто он и кем рожден.

Матфан

Нет. Он опасен нам, а, значит, уличен.

Ведь если у него родня и предки знатны,

Он должен тем скорей исчезнуть безвозвратно;

А если, к счастью, он - людей безвестных сын,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Борис Годунов
Борис Годунов

Фигура Бориса Годунова вызывает у многих историков явное неприятие. Он изображается «коварным», «лицемерным», «лукавым», а то и «преступным», ставшим в конечном итоге виновником Великой Смуты начала XVII века, когда Русское Государство фактически было разрушено. Но так ли это на самом деле? Виновен ли Борис в страшном преступлении - убийстве царевича Димитрия? Пожалуй, вся жизнь Бориса Годунова ставит перед потомками самые насущные вопросы. Как править, чтобы заслужить любовь своих подданных, и должна ли верховная власть стремиться к этой самой любви наперекор стратегическим интересам государства? Что значат предательство и отступничество от интересов страны во имя текущих клановых выгод и преференций? Где то мерило, которым можно измерить праведность властителей, и какие интересы должна выражать и отстаивать власть, чтобы заслужить признание потомков?История Бориса Годунова невероятно актуальна для России. Она поднимает и обнажает проблемы, бывшие злободневными и «вчера» и «позавчера»; таковыми они остаются и поныне.

Александр Николаевич Неизвестный автор Боханов , Александр Сергеевич Пушкин , Руслан Григорьевич Скрынников , Сергей Федорович Платонов , Юрий Иванович Федоров

Биографии и Мемуары / Драматургия / История / Учебная и научная литература / Документальное
Божий мир
Божий мир

В книгу «Божий мир» сибирского писателя Александра Донских вошли повести и рассказы, отражающие перепутья XX века – века сумбурного, яростного, порой страшного, о котором вроде бы так много и нередко красочно, высокохудожественно уже произнесено, но, оказывается, ещё и ещё хочется и нужно говорить. Потому что век тот прошёлся железом войн, ненависти, всевозможных реформ и перестроек по судьбам миллионов людей, и судьба каждого из них – отдельная и уникальная история, схожая и не схожая с миллионами других. В сложнейшие коллизии советской и российской действительности автор не только заглядывает, как в глубокий колодец или пропасть, но пытается понять, куда движется Россия и что ждёт её впереди.В повести «Божий мир» – судьба в полвека простой русской женщины, её родителей, детей и мужа. Пожилая героиня-рассказчица говорит своей молодой слушательнице о вынесенном уроке жизни: «Как бы нас ни мучили и ни казнили, а людей хороших всё одно не убывает на русской земле. Верь, Катенька, в людей, как бы тяжко тебе ни было…»Повесть «Солнце всегда взойдёт» – о детстве, о взрослении, о семье. Повесть «Над вечным покоем» – о становлении личности. Многокрасочная череда событий, происшествий, в которые вольно или невольно втянут герой. Он, отрок, юноша, хочет быть взрослым, самостоятельным, хочет жить по своим правилам. Но жизнь зачастую коварна и немилосердна.

Александр Сергеевич Донских , Гасан Санчинский

Драматургия / Современная русская и зарубежная проза
Одноклассники
Одноклассники

Юрий Поляков – главный редактор «Литературной газеты», член Союза писателей, автор многих периодических изданий. Многие его романы и повести стали культовыми. По мотивам повестей и романов Юрия Полякова сняты фильмы и поставлены спектакли, а пьесы с успехом идут не только на российских сценах, но и в ближнем и дальнем зарубежье.Он остается верен себе и в драматургии: неожиданные повороты сюжета и искрометный юмор диалогов гарантируют его пьесам успех, и они долгие годы идут на сценах российских и зарубежных театров.Юрий Поляков – мастер психологической прозы, в которой переплетаются утонченная эротика и ирония; автор сотен крылатых выражений и нескольких слов, которые прочно вошли в современный лексикон, например, «апофегей», «господарищи», «десоветизация»…Кроме того, Поляков – соавтор сценария культового фильма «Ворошиловский стрелок» (1997), а также автор оригинальных сценариев, по которым сняты фильмы и сериалы.Настоящее издание является сборником пьес Юрия Полякова.

Андрей Михайлович Дышев , Виллем Гросс , Елена Энверовна Шайхутдинова , Радик Фанильевич Асадуллин , Юрий Михайлович Поляков

Драматургия / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Историческая литература / Стихи и поэзия