Гоген в Полинезии

К сожалению, европейцу, не владеющему землей и не знающему таитянского земледелия, прокормиться было куда сложнее. Островитяне ловили в лагуне крупную вкусную рыбу, но Гоген и этого не умел. На Таити, как и везде, трудное искусство рыболовства дается не сразу. Охотиться? Но из дичи на острове были только одичавшие свиньи, а они обитали в зарослях папоротника высоко в горах, так что требовалось хорошо знать местность и располагать натасканными собаками, наконец, просто быть закаленным человеком, чтобы переносить холод, дожди и прочие лишения. Иными словами, охота на диких свиней была не по силам новичку, который к тому же только что оправился от болезни. Из всех способов добывать себе бесплатную пищу Гогену был доступен лишь один: собирать в горах дикие бананы. Тогда, как и теперь, таитяне каждую субботу отправлялись за бананами и приносили запас на всю неделю. (Поэтому суббота называлась махана ма'а — «день пищи»; и так Гоген назвал экспонируемую в музее «Атенеум» в Хельсинки картину, на которой изображен таитянин с ношей бананов[70].) Однако он и тут не смог последовать примеру островитян, и всякий, кто пытался повторить его таитянский опыт, тотчас поймет — почему. Дикие бананы растут высоко в горах, туда нужно идти много часов по узким тропкам, вьющимся между пропастями, вдоль острых гребней, и каждая гроздь весит около десяти килограммов. С нетренированного европейца, как правило, достаточно одной вылазки, чтобы на всю жизнь отбить ему вкус к горным бананам, даже если он на обратном пути не поломал руки-ноги и не свалился в расщелину.

Но допустим, что Гоген ценой долгого и упорного труда в конце концов научился бы добывать себе пищу, как это делают островитяне, — ему бы просто было некогда писать. Конечно, он это понимал, а поэтому и не стал пытаться. Волей-неволей ему пришлось избрать бесславное решение, стать постоянным покупателем в магазинчике китайца Аони, стоявшем у дороги неподалеку. Однако Аони, естественно, держал только такие товары, на которые был спрос в Матаиеа, а в их число уж, во всяком случае, не входили ни фрукты, ни корнеплоды, ни овощи, ни свежее мясо, ни рыба, ни яйца — всем этим местные жители сами себя обеспечивали. Не было тут и других лавок или базара, где бы продавались перечисленные товары.

Казалось бы, проще всего покупать мясо, рыбу и овощи у туземцев, но торговать продуктами питания противоречило их традициям. Если европеец по невежеству или невоспитанности обращался к ним с таким предложением, они предпочитали дать ему что-нибудь даром; но побираться — иначе этого не назовешь — несовместимо с этикой европейца, тем более такого самолюбивого и гордого, как Гоген.

И он очутился в нелепом положении: живя в цветущем, плодородном краю, был вынужден питаться консервами, хлебом, рисом, бобами и макаронами. Все это привозилось из Франции и все стоило очень дорого. Банка говяжьей тушонки — 2,5–3 франка, килограмм консервированного масла — 4,5–6 франков, килограмм сыра — 1,75 — 2 франка, килограмм сахара — 1 франк, килограмм риса и бобов 1–1,5 и килограмм муки — 0,5 франка. Молока вообще нельзя было достать, во всяком случае, свежего; правда, без этого напитка Гоген легко обходился. Красное вино, которое он обычно пил за обедом, стоило 0,90 франка литр, а его любимый абсент — целых 7 франков бутылка. Пиво — 9 франков дюжина (местное) и 20 франков дюжина (привозное). Из спиртных напитков всего дешевле был ром — 2,5 франка за литр[71].

Непредвиденные расходы (сверх обязательных — на квартиру и табак) были очень некстати, так как у Гогена уже к рождеству совсем не осталось денег, которых ему должно было хватить на целый год, не будь он таким расточительным в Папеэте. От торговцев картинами в Париже он не получил ни сантима. Даже самый верный, казалось бы, источник дохода — бенефис в Театре искусств, состоявшийся сразу после его отъезда, — не оправдал ожиданий. Вместо полутора тысяч он принес каких-нибудь сто франков, и организаторы целиком вручили их еще более нуждающемуся второму бенефицианту — Верлену. И в художественном смысле спектакль, гвоздем которого был шедевр Шарля Мориса, трехактная пьеса о проклятии денег (!), с треском провалился. Видимо, Морис был убит горем, потому что за прошедшие с тех пор полгода он не написал ни строчки, и Гоген услышал печальную новость окольным путем. Нужно ли добавлять, что ввиду таких обстоятельств бедняга Морис не смог вернуть пятьсот франков, которые занял в феврале 1891 года.