Гоген в Полинезии

В трудах Бови и Муренхута, как и можно было ожидать, Гогена особенно увлекла глава о давно исчезнувшем обществе ариои. Члены этого общества, наверно, лучше и полнее, чем кто-либо когда-либо на свете, осуществили идеал свободной любви. Все мужчины и женщины, входившие в этот союз, имели неограниченное право на половые связи друг с другом. Несмотря на свободную мораль, общество представляло собой организацию с такими же строгими правилами, как какой-нибудь религиозный орден; собственно, оно и было таким орденом. Ариои считали себя апостолами бога Ора и старались всякими средствами распространять его учение. Самыми остроумными из этих средств бесспорно были танцы нагишом и демонстрация сексуальной техники, которые неизменно привлекали на их душеспасительные сборища множество народу.

Сами ариои рассказывали, что их общество было учреждено богом Оро, когда знаменитая красавица Ваираумати заманила его на землю. Этот эпизод и лег в основу первой картины, написанной Гогеном после того, как он познакомился с пикантной таитянской религией. Картина изображает обнаженную Ваираумати — она восседает на ложе, устланном мягкими тканями. а на низком столике у ее ног лежат свежие плоды. Видимо, художник был не совсем доволен своим произведением, потому что он написал еще одну картину на ту же тему. Первую он назвал попросту — «Ваираумати теи оа» (вернее было бы «Ваираумати те и'оа»), что означает — «Ее зовут Ваираумати». Второе, гораздо более удачное полотно, получило название «Те аа но ареоис» (Гоген повторил грубые орфографические ошибки Муренхута и «с» для обозначения множественного числа), то есть «Корень ариои». Корень, о котором идет речь, — завязь кокосового ореха в левой руке Ваираумати. Очевидно, корень или завязь символизирует сына, рожденного красавицей Ваираумати от Оро.

Но делать Ваираумати родоначальницей общества ариои совсем неверно, потому что, согласно легенде, Оро сам лично избрал первого ариои — вождя с острова Раиатеа, после чего незамедлительно вернулся в свою небесную обитель[81]. По прихоти судьбы, которая, наверно, вызвала бы улыбку Гогена, первая картина в конечном счете очутилась в Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в Москве, тогда как вторая уже много лет украшает бар одного американского мультимиллионера.

В конце апреля, когда пришла очередная почтовая шхуна, Гоген был грубо оторван от упоительного таитянского прошлого и из мира прекрасной мечты возвращен в печальную действительность. Среди писем, врученных ему кучером, и на этот раз не было денежных переводов. Поэтому он снова сел в трясучий дилижанс и поехал в Папеэте. Капитан Арно еще не завершил своего дальнего плавания, и Гоген опять обратился к богатому и влиятельному адвокату Огюсту Гупилю. Но тот мог только предложить ему временную должность… сторожа мебельного склада. Мебель принадлежала одному китайскому лавочнику в Паеа, который слишком щедро раздавал товары в кредит туземцам и прогорел. Имущество китайца описали, назначили распродажу. А пока ликвидатору, то есть адвокату Гупилю, нужен был надежный сторож. Лучшей работы в Папеэте не нашлось, и Гоген, подавив самолюбие, отправился в Паеа. Он Мог хоть утешаться тем, что там есть хороший друг, учитель Пиа, который, наверно, его приютит. Уже через одиннадцать дней, 18 мая, временная работа кончилась. Гоген получил на руки тридцать шесть франков и семьдесят пять сантимов; положение оставалось отчаянным[82].

Капитан Арно все еще не вернулся. Совершенно убитый, Гоген поехал обратно в Матаиеа, размышляя над своей тяжкой судьбой. Больше всего его тревожило то, что после 9 июня он уже не сможет рассчитывать на бесплатный проезд домой, во Францию. В этот день исполнится год его пребывания на Таити, а он недавно узнал, что французский гражданин, оказавшийся без денег в одной из колоний, мог рассчитывать на помощь государства только, если ходатайствовал об этом до истечения первого года. Если он по своей воле оставался сверх одного года, его уже рассматривали не как попавшего в беду туриста, а как поселенца.

Полагаться на щедрое обещание капитана Арно вряд ли стоило, и все более очевидным становилось, что случайной работой не прокормишься, поэтому потерять право на бесплатный проезд было бы для Гогена полной катастрофой. Хочешь не хочешь, надо немедленно что-то решать.