Гоген в Полинезии

До нас не дошло никаких документов, где бы Гоген объяснял, почему он вдруг передумал. Но в его письмах есть намеки, позволяющие предположить, что болезнь опять обострилась, и он понял, что нуждается в серьезном лечении, которое мог получить только на Таити. Какую-то роль сыграл, конечно, и тот неприятный факт, что Сегэн и О'Конор до сих пор не только не приехали, но даже не написали ему, когда собираются прибыть. Теперь точно установлено, что ни Сегэн, ни О'Конор не помышляли всерьез о том, чтобы последовать за Гогеном на Таити. Сегэн незадолго перед смертью объяснил это коротко, но ясно тем, что считал Гогена слишком большим деспотом[160]. О'Конор тоже боялся не ужиться с Гогеном, если судить по приводимому Аланом Бруком разговору, предметом которого было полученное от Гогена письмо: «Оно было слишком непристойным, чтобы его обнародовать, речь шла, в частности, о наилучшей позе при половом сношении, а потом я потерял письмо, когда немцы ограбили мой дом. Но интересным было то место, где Гоген уговаривал О'Конора поскорее приехать к нему в Южные моря. Мне эта мысль показалась превосходной, и я спросил: «Почему вы не поехали?» О'Конор негодующе фыркнул: «Вы считаете, что я должен был поехать с таким человеком?»[161] Очевидно, Гоген в глубине души знал, что напрасно ждет их. И, поразмыслив, он отказался от плана навсегда уединиться на далеких Маркизских островах, где не с кем будет даже поговорить об искусстве. Зная, как он нуждался в обществе, можно, наконец, предположить, что благодаря новым друзьям он преотлично чувствовал себя на Таити.

Гоген отрекся от мечты о Маркизских островах, но мечта о рае осталась. И он решил осуществить ее, а для этого, так сказать, возможно точнее воспроизвести счастливую пору 1892–1893 годов, когда жил с Теха'аманой в Матаиеа. Но это не означало, что надо возвращаться именно туда. Больше того, у него были по меньшей мере две веские причины не делать этого. Во-первых, от Матаиеа было далеко до Папеэте, а у Гогена, естественно, остались очень неприятные воспоминания о дорогостоящих пятичасовых поездках в неудобном и трясучем дилижансе. Во-вторых, там было слишком много цивилизации и дождей. И когда Гоген в ноябре 1895 года собрался покинуть Папеэте, он остановил свой выбор на области Пунаауиа, в западной части Таити; места знакомые, он проезжал здесь всякий раз, когда отправлялся из Матаиеа в город (см. карту 3). Выбор был удачный, и большинство европейцев в наши дни следуют его примеру.

На этот раз Гоген задумал строить собственный дом, чтобы не морочить себе голову квартирной платой. Увы, он (как и многие европейцы до и после него) быстро убедился, что почти вся земля в области составляет коллективную собственность одного или нескольких таитянских родов. И стойло завести речь о том, чтобы купить или арендовать участок, непременно кто-нибудь из совладельцев начинал артачиться или его невозможно было застать дома. В конце концов Гогену все-таки удалось в двенадцати с половиной километрах от Папеэте найти участок на берегу (номер 6 на карте Папеэте), принадлежащий французу, который согласился сдать его в аренду по вполне сходной цене.

Гораздо легче оказалось найти таитян, готовых за несколько десяток на вино и пиво построить ему дом. Гоген заказал им овальную хижину из бамбука, с крышей из плетеных бамбуковых листьев, копию той, что он снимал у Анани в Матаиеа, и вряд ли строителям понадобилось больше недели, чтобы справиться с его заказом. Правда, он ввел усовершенствование: внутри разделил хижину пополам драпировкой, которую захватил из мастерской на улице Версенжеторикс. В одной половине он поставил кровать, в другой — мольберт. Обычно сквозь щели в бамбуковых стенах просачивается достаточно света и можно обойтись без окон, но высокие казуарины, которые Гоген то ли не хотел, то ли не мог срубить без разрешения хозяина, отбрасывали на дом густую тень, поэтому он в крыше над мастерской сделал проем. В какой-то мере была осуществлена мечта о «резном доме»: Гоген сделал несколько больших деревянных панно, которые развесил на стенах, а два стояка тщательно и любовно обработал, превратив их в грозных идолов. Наверно менее приятно было то, что дом, так уж совпало, стоял, как и в Матаиеа, посередине между протестантской и католической церквами. Зато китайская лавка на этот раз была гораздо ближе — через дорогу.