Гоген в Полинезии

напишут и попросят тебя зайти к сыну Пастера, он в хороших отношениях с Бонна.

Поддержка двух членов Института должна обеспечить тебе успех. Я не питаю иллюзий, но

надо попробовать, и я надеюсь, что ты сделаешь все зависящее от тебя. И, может быть,

тогда, моя дорогая Метте, мы снова будем вместе, ты, я и дети, и наша старость будет

обеспечена. Конец неопределенности».

Вряд ли мы ошибемся, предположив, что Метте эти планы показались далеко не

такими обнадеживающими и реальными, какими они представлялись ее мужу. Он хоть и

утверждал обратное, по-прежнему слишком легко предавался иллюзиям.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей и скоротать месяц, оставшийся до отъезда, Гоген

стал заносить в тетрадь свои размышления, идеи и воспоминания. Сам он метко назвал

эти записки «случайными набросками, непоследовательными, как сны, пестрыми, как

жизнь». Много места, естественно, отводилось искусству. Вот его совет, который вернее

было бы назвать описанием собственного метода Гогена: «Не стремитесь доводить свое

творение до совершенства. Первое впечатление хрупко, итог лишь пострадает, если вы

станете упорно шлифовать частности. Вы только остудите бурлящую, кроваво-красную

лаву, превратите ее в мертвый камень. Без колебания выбрасывайте прочь такой камень,

хотя бы он казался рубином».

В других набросках он изложил свои взгляды на любовь и взаимоотношения полов.

Вот два типичных афоризма, явно воплотивших пережитое им на Таити:

«Женщины добиваются свободы. У них есть на это право. Но не мужчина мешает им

достичь этого. В тот день, когда они перестанут помещать свою добродетель ниже пупа,

они станут свободными. И, возможно, более здоровыми».

«В Европе мужчина и женщина спят вместе, потому что любят друг друга. В Южных

морях любят потому, что спали друг с другом. Кто прав?».

Еще более показательны для его собственного положения и характера следующие

рассуждения:

«Не плохой ли это расчет - всем жертвовать ради детей? Не ведет ли это к тому, что

нация жертвует тем, чего могли бы достичь наиболее одаренные и деятельные члены

общества? Человек приносит себя в жертву детям, они, став взрослыми, жертвуют собой

для своих детей. И так далее. В итоге все жертвуют собой. И помешательству не видно

конца».

«Кто всегда доверчив, страдает лишь, когда его доверие не оправдывается. Кто всегда

недоверчив, страдает постоянно из-за своего недоверия. Это же относится к

пессимистам».

Как бывший биржевой маклер и землекоп, Гоген, естественно, заинтересовался

крахом французской Панамской компании, о котором газеты Папеэте в марте 1893 года

писали очень подробно. Он даже изложил на бумаге свои несколько анархистские взгляды

на вопросы политики и экономики.

«Кстати о Панаме - какое несчастье! Сколько людей разорено и т. д.

Я не разделяю этого взгляда и считаю, что если бы скандал не случился, пришлось бы

устроить что-то в этом роде. Говорят, акционеры заслуживают сострадания. Конечно. Ну, а

бедные люди, которые тщетно ищут работы, разве они не заслуживают сострадания?

Большинство акционеров - прижимистые, чтобы не сказать - скаредные субъекты, или

же это представители обширной категории спекулянтов, которых меньше всего заботит

судьба тех, кто подвергает опасности свою жизнь, покидая родной дом и отправляясь в

дальние края, чтобы трудиться в нездоровом климате.

Министры, депутаты и финансисты - все они набили карманы нечестно нажитыми

деньгами. Но в то же время они пускали эти деньги в оборот, обеспечивая работу другим

людям. Можно ли быть уверенным, что деньги, вложенные акционерами, заработаны

честно?

Что ни говори, колеса вертелись, было сделано много заказов, выплачено много

вознаграждений, и там, за океаном, действительно начали строить канал. Все это славные

достижения. Что же до морали...

Чтобы мораль была в почете, лучше всего ликвидировать биржу и все спекуляции. Но

биржа и спекуляции - столпы, на которых зиждется наша современная финансовая

система. Так зачем же осуждать какого-то идиота, который истратил украденные деньги на

орденскую ленточку?»

«Мои политические взгляды? У меня их нет. Но ведь есть всеобщее избирательное

право, значит, у меня должны быть какие-то взгляды.

Я республиканец, потому что стою за социальный мир. Большинство жителей

Франции, без сомнения, республиканцы. Итак, я республиканец. Вообще, так мало людей

дорожат возвышенным и великим, что нам нужно демократическое правление.

Да здравствует демократия! Нет ничего лучше ее...

Но я ценю возвышенное, прекрасное, утонченное, мне по душе старинный девиз

«Noblesse oblige». Мне нравятся учтивость и даже куртуазность Луи XIV.

Выходит, я (инстинктивно, сам не зная почему) аристократ - поскольку я художник.

Искусство существует для меньшинства, значит, оно должно быть аристократичным.

Между прочим, аристократы - единственные, кто опекал искусство, под их эгидой были

созданы великие произведения. Что ими руководило - безотчетный ли порыв, долг или

тщеславие - роли не играет. Короли и папы обращались с художником почти как с равным.

Демократы, банкиры, министры и критики изображают опекунов, но никого не