Гоген в Полинезии

отказала, и на восемнадцатый день плавания, рано утром 7 июня, на горизонте показался

первый из островов Французской Полинезии (или, как тогда говорили, - Французских

поселений в Океании). Речь идет о невысоком гористом островке Тупуаи в Австральном

архипелаге, лежащем к югу от Таити.

В этот день Гогену исполнилось сорок три года - очень важный день рождения, самая

критическая пора в жизни мужчины. Особенно если главная работа еще впереди. И мы

вправе предположить, что Гоген остро ощущал, что он стоит на пороге больших перемен,

судьба его решится в этом неведомом островном царстве.

Было еще темно, когда «Вир», в ночь с 8-го на 9 июня, подошел к соседу Таити,

маленькому острову Моореа. Только мечущиеся огни факелов у западного берега Таити,

где рыбаки вышли на аутригерах ловить на свет летучих рыб, говорили о том, что Гоген

наконец достиг своего южноморского рая.

В глубокую, хорошо защищенную гавань на севере Таити, где находится столица всей

колонии - Папеэте, попадали через узкие ворота в коралловом рифе. Очень сильное

течение делало этот проход опасным ночью, и командир «Вира» сбавил ход, чтобы

подойти туда на рассвете. Поэтому, когда в половине шестого утра на светлеющем

тропическом небе вырисовался вздымающийся на две с лишним тысячи метров конус

Таити, судно было уже слишком близко к острову, и Гоген не мог как следует его

обозреть39. Самый величественный вид на Таити (остров представляет собой не что иное, как вершину исполинского подводного вулкана) открывается с расстояния десяти морских

миль. Причем должна быть ясная погода, иначе видно только основание размытого

свинцово-серого треугольника, все остальное скрыто в густой дождевой туче. А в

хороший день за десять миль можно отчетливо различить головокружительные обрывы и

темные глубокие расщелины, прорезанные за много миллионов лет разрушительным

действием воды и ветра. Дикий, угрюмый вид и пепельно-серые с переходом в

металлическую синь краски издали придают Таити сходство с лунным кратером; наверно,

поэтому восхищенные путешественники, описывая свое первое впечатление, столь охотно

употребляли прилагательные «сверхъестественная» и «неземная» красота. Но когда

подходишь ближе, краски исподволь меняются, ведь горы на самом деле вовсе не голые,

они покрыты пышным ковром ярко-зеленого папоротника в рост человека.

Не получил Гоген представления и о Папеэте, хотя «Вир» был в нескольких стах

метрах от берега, когда на борт поднялся лоцман. Дело в том, что город закрывала

сплошная стена усыпанных красными цветами брахихитонов. Она тянулась вдоль всей

двухкилометровой излучины залива и только две-три шхуны да несколько аутригеров

говорили, что тут есть люди. Лишь после того как «Вир» бросил якорь и пассажиров

свезли на поросший травой берег, Гоген смог оценить, в какой мере его умозрительное

представление отвечало действительности.

Он мгновенно убедился, что мечта и явь не совпадают. Если вспомнить, с каким

жадным ожиданием он ехал, для него, наверно, было настоящим ударом вместо красивого

селения с живописными хижинами увидеть шеренги лавок и кабаков, безобразные,

неоштукатуренные кирпичные дома и еще более безобразные деревянные постройки,

крытые железом. Конечно, если бы Гоген прибыл сюда вместе с Лоти, то есть лет двадцать

назад, он застал бы более приглядное зрелище. Но после того как в 1884 году половину

города уничтожил пожар, был принят закон, запрещающий строить дома из бамбука,

пальмовых листьев и прочих легко воспламеняющихся материалов. Однако еще больше

Гогена обескуражило, что полинезийцы ничуть не походили на голых Ев и диких

Геркулесов, ради встречи с которыми, мечтая писать их и разделить с ними райскую

жизнь, он обогнул половину земного шара. О фигурах женщин вообще нельзя было

судить, ибо все скрывали длинные, широкие платья-мешки - такую моду ввели

миссионеры. Чуть ли не еще более нелепо выглядело пристойное одеяние мужчин: что-то

вроде юбочек из цветастого набивного ситца, белые рубахи на выпуск и желтые

соломенные шляпы того самого фасона, который Морис Шевалье позже прославил на весь

мир. Если говорить о внешних признаках, таитяне лишь в одном решительно

противостояли цивилизации: почти все они ходили босиком.

Впрочем, и Гоген был одет совсем не так, как европейцы, которых привыкли видеть

таитяне, - ни мундира, ни белого полотняного костюма, ни черного сюртука, ни даже

тропического шлема. Глядя на его женственно элегантную прическу и шляпу, они приняли

Гогена за европейского маху. Так называли здесь гомосексуалистов-трансвеститов,

которых на Таити было довольно много и которых осуждали одни миссионеры. Можно

даже сказать, что маху пользовались уважением и популярностью не только как

сексуальные партнеры, но и как домашние работницы, умеющие отлично стряпать,

стирать и шить.

По случаю раннего часа никто в городе не видел, как подходил «Вир», поэтому на

пристани не оказалось никого из представителей местной власти. Отелей в Папеэте в 1891

году не было. И Гоген стоял совершенно растерянный в окружении хихикающих

островитян. Наконец прибежал запыхавшийся лейтенант, чтобы приветствовать самого