Гоген в Полинезии

дней) и полтора часа играл гавоты, польки и вальсы. Публику составляли главным

образом таитяне, солдаты, матросы, служащие и приказчики; впрочем, даже

высокопоставленные чиновники и местные тузы могли без риска для своей репутации

подойти и со скучающим лицом обозреть танцующих. Гоген не видел никаких причин

ограничиваться скромной ролью зрителя, а танцевал он хорошо и быстро стал желанным

кавалером. Очаровательный местный обычай разрешил женщинам приглашать на танец

партнеров по своему вкусу, и они часто пользовались этим правом.

Наверно, Гоген вполне разделял чувства путешественника Пеллендера, который

восторженно писал: «Больше двухсот девушек окружает эстраду, развлекаясь тем, что

выделывают разные антраша. Сколько красок! Сколько пыли! Сколько пыла!

Возблагодарим небо или французов, что есть на свете хоть один уголок, где человек,

пресыщенный цивилизацией, может преклонить свою усталую голову и позволить вихрю

тропических образов убаюкать себя. Годами мы мечтали о таком зрелище и наконец

нашли одно - в Папеэте»48.

Один французский писатель, тоже побывавший на Таити в девяностых годах, оставил

более подробное описание этих балов.

«Вокруг лужка в такие вечера размещается два десятка торговцев, которые

раскладывают свой товар на циновках или маленьких столиках, в свете керосиновых ламп

и свечей. Они предлагают кокосовые орехи, таитянские сигареты (небрежно высушенный

табак, завернутый в листья пандануса), цветочные гирлянды, ожерелья из благоухающих

гардений тиаре, искусственные цветы из нарезанных листьев, пиво в стаканах,

безалкогольные напитки в бутылках и ледяные соки.

Между торговцами и павильоном прогуливаются толпы канаков обоего пола, среди

которых преобладают слегка принаряженные женщины, и довольно много европейцев, в

том числе почти в полном составе команды стоящих в гавани судов. Словом, публика не

самая «изысканная», зато очень своеобразная.

Таитяне, эти большие дети природы, которые пришли сюда повеселиться, настолько

восприимчивы к музыке, что с первыми же звуками трубы начинается живописный

спектакль. Несколько человек неуклюже скачут перед павильоном. Их коленца

приветствуются едкими словечками и смехом. А сквозь добродушную толпу зрителей,

громко распевая, уже бесцеремонно пробивается другая группа танцующих. Все это

веселое сборище забавляется невинно и беззаботно, даже самые сильные толчки

вызывают только шутки и громкий смех.

По краям зеленой площадки, но на безопасном расстоянии от танцующих, разложив

принесенные с собой коврики и подушки, устроились люди постепеннее. Это офицеры,

чиновники колониальной администрации и «женский свет» - иначе говоря, королева

Марау со свитой и другие таитянки и метиски. Всюду видишь группы островитянок в

длинных белых платьях, с густыми распущенными черными волосами, темными глазами и

зовущими чувственными губами. У каждой в черных волосах - великолепная белая

гардения; они удобно устраиваются на циновках, обмахиваются веерами и курят длинные

канакские сигареты. Чуть видимые в полутьме, которая так располагает к флирту и

интимной беседе, они принимают комплименты, хвалу и шутливые реплики мужчин с

восхитительным обаянием, присущим этим жительницам тропиков, таким пикантным,

благодаря их безнравственности, невероятно смелому языку и необузданной

жизнерадостности»49.

Другой французский писатель далеко не столь лестно отзывается об уличных

женщинах Таити той поры: «Угодить на них невозможно, им всегда не хватает денег, как

бы щедры вы ни были. Так, многие офицеры, покидая колонию, оставляли своим

любовницам немалые суммы, тысячи франков. А те в несколько дней все пускали на ветер,

без сожаления тратили деньги на кутежи. Думать о завтрашнем дне и испытывать

благодарность - и то, и другое одинаково чуждо таитянкам. Они живут лишь настоящим, о

будущем не помышляют, прошлого не помнят. Самый нежный, самый преданный

любовник забыт, едва ступил за порог, забыт буквально на следующий же день. Главное

для них - опьянять себя песнями, танцами, алкоголем и любовью»50. На это можно ответить

откровенными, но все же одобрительными словами самого Гогена: «У всех таитянок

любовь в крови - ее столько, что она всегда остается любовью, даже если куплена».

Конечно, Гоген под многозначным словом «любовь» здесь понимал прежде всего

эротическую страсть.

В половине девятого духовой оркестр подводил черту танцам «Марсельезой». Но, как

отмечает уже цитированный нами писатель, мало кто расходился в столь ранний час.

«Обычай предписывает после концерта идти пить чай в китайские кварталы. Мужчины и

женщины отправляются туда по двое, причем принять такое приглашение для таитянки -

все равно что дать согласие на более интимное общение, потому что в этой жаркой,

опьяняющей чувства стране считается естественным свободно удовлетворять свои

инстинкты, и отказать было бы равносильно оскорблению. И вот китайские кварталы

наводняет пестрая толпа, объединенная решимостью хорошенько повеселиться. Всего

замечательнее, что, хотя здесь смешалось столько людей - разные характеры, разные