Читаем Гоген в Полинезии полностью

листья папоротника и гибискуса, они руками прижимали их к материи. Но и это искусство

пришло в упадок, потому что жены миссионеров обучили таитянок шитью. Причем те

обратили свое новое умение не только на то, чтобы обшивать семью, но - тоже по примеру

жен миссионеров - принялись шить пестрые лоскутные покрывала!

В религии, в искусстве, в прикладном искусстве новая культура предлагала таитянам

товар, который внешне превосходил все старое, исконное. Итогом были быстрые и

основательные перемены. Иное дело с музыкой и танцем. Здесь миссионеры

ограничивались запретами, не предлагая взамен других развлечений. Поэтому запреты не

возымели действия, и таитяне продолжали весело распевать свои непристойные на взгляд

европейца песни и танцевать откровенно эротические танцы. Во всяком случае, когда не

было поблизости миссионеров или других европейцев. Только что цитированные

английские путешественники хорошо описывают типичный танец упаупа: «Таитянский

танец очень напоминает большинство восточных танцев, главное в нем - «танец живота»,

какой можно увидеть в Египте и других странах Востока. Ноги двигаются очень мало. В

данном случае исполнители выстроились в два ряда человек по двадцати, девушки с одной

стороны, мужчины с другой, между рядами было около шести футов. Танцуют под

монотонные звуки туземного барабана или, когда танец короткий, под гармонь. Лучшая

плясунья и лучший плясун стояли во главе своих рядов лицом к нам (мы сидели на

помосте) и делали под музыку волнообразные движения руками и всем телом; каждое

движение повторялось остальными участниками. Было также что-то вроде

гимнастических номеров - так, один мужчина вскочил на плечи стоящего впереди, а

другой сел на плечи партнеру и стал изображать конника. Время от времени главные

танцоры отделялись от строя, подходили к нам и исполняли самый настоящий танец

живота, причем девушка извивалась так, словно была сделана из резины».

Как видно из этого описания, изменился только выбор инструментов. Помимо

старинных деревянных барабанов с акульей кожей и бамбуковых флейт, на которых играли

носом, в каждом деревенском оркестре давно утвердились гармони. А вот гавайская

гитара, которую мы в Европе считаем наиболее типичным полинезийским музыкальным

инструментом, еще не начала своего триумфального шествия. Так что Гоген явно опередил

развитие, когда привез на Таити гитару и две мандолины, и они вряд ли пользовались

большим успехом.

На первый взгляд казалось, что произошли также коренные политические перемены,

так как во всех областях и княжествах старые династии вождей сменились

демократически избираемыми правителями. И вся структура управления была

французской - большинство законов и указов метрополии действовало на Таити без

изменений. Но на самом деле эти реформы оставались на бумаге. Жители деревни не

знали ничего о том, что предписали и что запретили власти в Папеэте, и преспокойно

продолжали улаживать свои недоразумения по старинке. Кстати, хотя таитяне считались

французскими гражданами, они были избавлены от самых неприятных следствий

цивилизованной жизни - военной службы и налогов.

Еще меньше изменилась экономическая система: все сельские жители, оставаясь

земледельцами и рыбаками, вели натуральное хозяйство. Выращивали главным образом

таро, батат и ямс, да, кроме того, могли три раза в год собирать плоды хлебного дерева в

своих садах и каждый день - бананы в горах. Держали кур и свиней, а также собак:

таитяне с незапамятных времен высоко ценили нежное собачье мясо. Денег,

зарабатываемых на заготовке копры, ванили и апельсинов (Таити ежегодно вывозил

больше трех миллионов диких апельсинов, преимущественно в Калифорнию, где люди

тогда предпочитали искать золото, а не выращивать фрукты), с избытком хватало, чтобы

купить промышленные товары, которые казались им необходимыми и без которых они

вполне могли обойтись.

Не изменилось и то, что теперь называют психологией. Другими словами, какой бы

цивилизованной ни стала жизнь, сколько бы таитяне ни ходили в церковь и ни читали

Библию, все они оставались типичными полинезийцами - жизнерадостными, радушными,

беспечными, любящими наслаждения. В каждой деревне можно было увидеть сцены

вроде этой:

«Под сенью хлебного дерева между хижин сидят живописными группами мужчины и

женщины, распевая песни или беседуя друг с другом. Если они делают лубяную материю,

стук деревянных колотушек непременно сопровождается песней. По утрам женщины,

будто знатные европейские дамы, много часов тратят на свой туалет. Проснувшись,

прыгают в море или ближайшую речку и часами ныряют, плавают и играют в воде.

Наконец, выходят на берег, чтобы ветер обсушил их тело и длинные волосы. Особенно

пекутся они о своих восхитительно красивых черных, мягких волосах. Заплетают две

косы, натирают их монои - кокосовым маслом с благовониями. Поначалу европейцу

резкий запах монои неприятен, но затем он открывает, что у этого аромата есть своя

прелесть. Завершая свой туалет, женщины собирают в лесу дикие цветы и сплетают из них

венки и гирлянды»61.

Подводя итог, отметим, что почти во всех областях острова сохранился в

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.

Эльга Михайловна Лындина

Биографии и Мемуары / Кино / Театр / Прочее / Документальное