Гоголь

По мнению А. Белого, после "Ревизора" "жизнь Гоголя остывает в моральный столбняк; окаменив героев в последней сцене комедии, стал окаменевать в годах и автор, напуганный собственным смехом, выяснение "невидимых слез", подсказанных Белинским, в условиях столбняка провело лишь грань меж Белинским и ним; "слезы" не соответствовали "слезам"; для Белинского они стали тоскою по социализму; для Гоголя - тоской по содействующему генерал-губернатору; для Белинского этого рода слезы, конечно же, "крокодиловы"; и Белинский отрекся от Гоголя, не поняв, что имеет дело с болезнью в Гоголе, с "Никошей" в Гоголе; "Никоша" же - опухоль наследственности, которую можно было бы вовремя оперировать; "опухоль" предъявила право на собственность; стала автором; автор стал тенью ее; и Гоголь вообразил: миссия его-де - мистическая; рядом с тенденцией художника Гоголя, имманентной краскам и звукам, оказалась другая, втиснутая извне, трансцендентная и краскам и звукам: и краски померкли, и звуки угасли".

А. К. Воронский утверждал в книге "Гоголь" (1934): "Много сравнений и сопоставлений невольно встает перед читателем, когда он склоняется над дивными страницами и думает об ужасной судьбе их творца. Но все эти и другие образы покрываются одним, самым страшным образом... Гоголь был... кровавым бандуристом-поэтом, с очами, слишком много видевшими. Это он вопреки своей воле крикнул новой России черным голосом: "Не выдавай, Ганулечка!"

За это с него живьем содрали кожу".

И тот же А. К. Воронский наиболее точно выразил отношение советской марксистской критики к Гоголю: "...В одном отношении чрезвычайно близок нам Гоголь. Нам враждебны его христианство, аскетизм, проповедь нравственного самоусовершенствования. Но Гоголь смотрел на свою работу художника как на служение обществу. Искусство для него не являлось ни забавой, ни отдыхом, ни самоуслаждением, а гражданской доблестью и подвигом. Гоголь был писатель-гражданин-подвижник. Все отдал он этому подвигу: здоровье, любовь, привязанность, наклонности. Каждый образ он вынашивал в мучениях, в надеждах, что этот образ послужит во благо родине, человечеству. Многие ли из советских писателей являются подвижниками?"

Гоголь сделался одним из самых любимых писателей классиков русского авангарда - от Андрея Белого до Владимира Сорокина. Он, пожалуй, первым в отечественной литературе осознал самоценность художественного слова, его способность звучать вне контекста смысла, в море "зауми", первым образцом которой в русской литературе стали "Записки сумасшедшего". А "Кровавый бандурист" на полтора столетия предвосхитил сорокинскую "брутальную" прозу.

А. К. Воронский определил творческий метод Гоголя как "реалистический символизм": "...Гоголь берет крайний реализм и подчиняет ему символ; получается необыкновенно причудливый сплав. Изображая действительность со всей силой натурализма, со всей ее неизменностью, не брезгуя малейшими подробностями, Гоголь одновременно возводил эту действительность в символ.

Маниловы, Собакевичи, Петухи натуральны до галлюцинации и вместе с тем каждый из них символизируют какую-нибудь "страстишку"; реалистические подробности имеют свой сокровенный смысл: например, шкатулка Чичикова, его бричка, фрак наваринского пламени с дымом, немая сцена в "Ревизоре" и т. д. В символе Гоголь стремился уничтожить раздвоенность между материальным и духовным, между субъективным и объективным. Поднять реальность до высоты обобщающего символа и означало - по его мнению - возвести явления жизни "в перл создания".

Роль символа Гоголь отлично понимал: в черновых заметках по поводу "Мертвых душ" он записал:

"Как низвести все миры безделья во всех родах до сходства с городским бездельем? И как городское безделье возвести до преобразования безделья мира?"...

В искусстве Гоголь искал гармонии и примирения между низменным материальным началом мира и началом духовным.

Известное относительное удовлетворение он получал в творческом акте, в реалистическом символизме, когда "вещественность" преображалась и олицетворяла собою нечто духовное, а главное, когда в этой "вещественности" он видел намеки, проблески на высшую духовную жизнь и на высший смысл. Это удовлетворение иногда чувствуют и читатели".

А. М. Ремизов в книге "Огонь вещей. Сны и предсонье в литературе" (1954) представил жизнь и творчество Гоголя в виде сна, в котором он обращается в черта: "Распаленными глазами я взглянул на мир - "все как будто умерло: вверху только, в небесной глубине дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным ступеням на землю".

За какое преступление выгнали меня на землю? Пожалел ли кого, уж не за "шинель" ли Акакия Акакиевича? за ясную панночку русалку? - или за то, что мое мятежное сердце не покорилось, и живая душа захотела воли? Какой лысый черт или тот, хромой, голова на выдумки и озорство, позавидовал мне?