Гоголь

Упоминаемое в Ж. «екатерингофское гулянье» (в парке, прилегающем к дворцу супруги Петра I императрицы Екатерины I) Гоголь запечатлел в письме матери о петербургских нравах от 30 апреля 1829 г.: «Весною же, если только это время можно назвать весною, потому что деревья до сих пор еще не оделись зеленью, гуляют в Екатерингофе, Летнем саду и Адмиралтейском бульваре. Все эти однакож гулянья несносны, особливо екатерингофское первое мая, всё удовольствие состоит в том, что прогуливающиеся садятся в кареты, которых ряд тянется более нежели на 10 верст и притом так тесно, что лошадиные морды задней кареты дружески целуются с богато убранными длинными гайдуками. Эти кареты беспрестанно строятся полицейскими чиновниками и иногда приостанавливаются по целым часам для соблюдения порядка, и всё это для того, чтобы объехать кругом Екатерингоф и возвратиться чинным порядком назад, не вставая из карет. И я было направил смиренные стопы свои, но обхваченный облаком пыли и едва дыша от тесноты возвратился вспять».

Подобно главному герою Ж., Гоголь робел в общении с женщинами и стремился избегать общества незнакомых и малознакомых женщин. С. Т. Аксаков свидетельствовал: «Многие дамы, незнакомые лично с Гоголем, но знакомые с нами, желали его видеть; но Гоголя трудно было уговорить придти в гостиную, когда там сидела незнакомая ему дама. Одна из них желала особенно познакомиться с Гоголем, а потому Вера и Константин (дети Аксакова. — Б. С.) так пристали с просьбами к Гоголю, что каким-то чудом уговорили его войти в гостиную. Это точно стоило больших трудов Константину и Вере. Они приставали к нему всячески, убеждали его; он отделывался разными уловками: то заговаривал о другом, то начинал им читать вслух что-нибудь из „Московских ведомостей“ и т. д. Наконец, видя, что он уступает, Константин громко возвестил его в гостиной, так что ему уж нельзя было не пойти, и он вошел; но дама не сумела сказать ему ни слова, и он, оставшись несколько минут, ушел».

Подобно свахе Фекле Ивановне из Ж., Гоголь порой стремился сосватать некоторых своих знакомых, — но только мысленно. Так, 30 мая н. ст. 1839 г. Гоголь писал М. П. Балабиной: «Когда я думал об вас (я об вас часто думаю и особенно о вашей будущей судьбе), я думал: „Кому-то вы достанетесь? Постигнет ли он вас и доставит ли вам счастие, которого вы так достойны?“ Я перебирал всех молодых людей в Петербурге: тот просто глуп, другой получил какую-то несчастную крупицу ума и зато уже хочет высказать ее всему свету; тот ни глуп, ни умен, но бездушен, как сам Петербург. Один был человек, на котором я остановил взгляд — и этот человек готовится не существовать более в мире (речь шла о И. М. Виельгорском. — Б. С.)… Вы извините, что я пустился быть вашей свахой, что называется иначе кума. Мое мысленное сватовство, как вы видите, неудачно…»

А. А. Григорьев в статье «Гоголь и его последняя книга» (1847) считал, что «в „Женитьбе“ даже колоссальный лик Гамлета сводится в сферы обыкновенной, повседневной жизни, ибо, говоря вовсе не парадоксально, безволие Подколесина родственно безволию Гамлета и прыжок его в окно такой же акт отчаяния, бессилия, как убийство короля мечтательным Гамлетом».

«ЖЕНЩИНА»,

статья, впервые опубликованная: Литературная Газета, 1831, № 4, 16 января. Это — первое произведение Гоголя, появившееся в печати под его именем. Здесь женщина сравнивается с поэзией: «Что женщина? — Язык богов!.. Она поэзия! она мысль, а мы только воплощение ее в действительности… Что б были высокие добродетели мужа, когда бы они не осенялись, не преображались нежными, кроткими добродетелями женщины?.. Нет! никогда сама царица любви не была так прекрасна, даже в то мгновенье, когда так чудно возродилась из пены девственных волн!.. В изумлении, в благоговении повергнулся юноша к ногам гордой красавицы, и жаркая слеза клонившейся над ним полубогини канула на его пылающие щеки».

В Ж. отразилась идиллия А. А. Дельвига «Изобретение ваяния» (1830), в частности, следующие строки:

…Эрмий, раскуй Промефея!
Старец, утешься меж славных
Теней! Небесный огонь
не вотще похищен был тобою!
Пользой твое святотатство
изгладилось! Ты же, мгновенной,
Бренной красе даровавший
бессмертье, взглянь, как потомкам
Поздним твоим представятся
боги в нетленном сияньи,
Камень простой искусством
твоим оживить и в их подобьи,
Смертных красой к небесам
восхищать и о Зевсе глаголать!