Гоголь

И тем не менее это сухое письмо вызывает бурный восторг прощённого Гоголя. Он воспринимает этот ответ именно как прощение, потому что уже не надеялся получить от Вьельгорских какого-либо письма. Отношения восстановлены, и пусть не в том виде, какими они были до сих пор, но всё же разрыва нет, а значит, нет и связанных с ним последствий. «День 22 мая, в который я получил ваше письмо, – пишет Гоголь С. М. Соллогуб, – был один из радостнейших дней, каких я мог только ожидать в нынешнее скорбное моё время. Если бы вы видели, в каком страшном положении была до полученья его душа моя, вы бы это поняли…» И далее даёт оценку своему поступку: «Я действовал таким образом, как может только действовать в состоянье безумия человек, и воображая в то же время, что действую умно».

Он почти кается в своём безумии, как Поприщин, тоже дерзнувший взглянуть на генеральскую дочь. В то же время он шлёт письмо А. О. Смирновой и просит её особо уведомить Софью Михайловну (а через неё и Луизу Карловну и Анну Михайловну), какое «чудо» над ним произвели её строки. Он хочет уверить встревоженных графинь, что всё понял, что ничего подобного с его стороны более никогда не повторится, что готов забыть происшедшее. В письме к С. М. Соллогуб он укоряет себя в «эгоизме» и «жестокости сердца» и пишет, что они «все до единого стали теперь ближе» его «сердцу, чем когда-либо прежде».

И ещё одна подробность из письма С. М. Соллогуб от 24 мая 1849 года важна в нашем романе. Это приписка: «Обнимите Веневитиновых. Я их смутил неуместным письмом. Что ж делать, утопающий хватается за всё».

Никакого пояснения этим словам, никакого намёка или обмолвки, объясняющей их смысл, нет более в письме Гоголя. Указание на Веневитиновых подтверждает легенду. Стало быть, и запрос о предложении, вероятней всего, был сделан письменно. И здесь действовало письмо, а не сам автор.

«Вы теперь стали мне все ближе…», «что вы делаете все… вы все стали ближе моему сердцу… увидимся все вместе… Бог да сохранит… всех вас…» Такая переориентация с одной на всех в гоголевском письме не случайна. Надо знать его характер, чтоб понять, что ни одного слова он не поставит зря, ни в одном месте невзначай не опишется, а если уж опишется, то тут же, как птица зазевавшегося червяка, выхватит из черновика неосторожное слово его острый глаз – и не быть тому слову представленным пред очи читателя.

После этого – косвенного – прощения Гоголь мог уже получить и прямое благоволение от самой пострадавшей. Анна Михайловна – естественно, с разрешения матери, – пишет ему письмо. Оно не дошло до нас, но можно быть уверенным, что в нём ни словом не упомянуто об имевшем место «оскорблении».

3 июня 1849 года Гоголь откликается: «Нужно покориться. Не удалось намерение быть в том месте – нужно осмотреться, как нам быть на этом».

Это относится и к их нежеланию ехать в Москву, и к своей участи отвергнутого. «И только дивлюсь божьей милости, не наказавшей меня столько, сколько я того стоил».

Письмо это полно уже и гоголевских софизмов, и гоголевских поучений. Слабым голосом он ещё даёт Анне Михайловне какие-то наставления, пробует объяснить ей её обязанности в семье (в частности, по отношению к детям её сестры, чьи души можно образовать «путём любви»), но это пишет уже затихший Гоголь и протрезвевший Гоголь. Ища её дополнительного снисхождения, он ссылается на болезнь, которая с приходом весны «расколебала» его всего.

Но уже в начале лета 1849 года в переписке Гоголя возникают иные ноты. «Весной заболел, но теперь опять поправляюсь», – сообщает он 5 июня К. Базили. Он пишет о минувшем обольщении головы и П. А. Плетнёву (в письме от 6 июня), о некоем «похмелье, которое наступает после первых дней упоения и так называемых медовых месяцев» (тут прямой намёк и на женитьбу Плетнёва), когда «просыпается человек» и чувствует, что «спал, а не жил».

Итак, Гоголь сам даёт название своему роману: СОН. То был сон, наваждение, искус поэтической мечты, которая на этот раз увлекла его слишком в сторону от прямого пути.

Как последний отзвук этой бури, невидимо для посторонних глаз пронёсшейся в душе Гоголя, звучат строки его письма к сестре Елизавете Васильевне весной 1850 года: «Наше дело: любим ли мы? А платит ли нам кто за любовь любовью, это не наше дело… Наше дело любить. ТОЛЬКО МНЕ КАЖЕТСЯ, ЛЮБОВЬ ВСЕГДА ВЗАИМНА».

7

Заглянем в записную книжку Гоголя тех лет и прочтём, как он представлял себе эту любовь.

«1) Прежде всего обязанности мужа и жены вообще. Обязанности их прозаические, житейские: муж – хозяин своего отделенья, жена – хозяйка своего отделения. Тот и другая идут своей дорогою, соединяются в семье. Здесь ещё одна только половина брака.