Гоголь. Соловьев. Достоевский

"Помню раз, в зимний январский вечер, я спешил с Выборгской стороны к себе домой. Был я тогда еще очень молод. Подойдя к Неве, я остановился на минутку и бросил пронзительный взгляд вдоль реки, в дымную, морозно–мутную даль, вдруг заалевшую последним пурпуром зари, догоравшей в мглистом небосклоне. Ночь ложилась над городом, и вся необъятная, вспухшая от замерзшего снега поляна Невы, с последним отблеском солнца, осыпалась бесконечными мириадами искр иглистого инея. Становился мороз в 20 градусов… Мерзлый пар валил с усталых лошадей, с бегущих людей. Сжатый воздух дрожал от малейшего звука и словно великаны со всех кровель обеих набережных подымались и неслись вверх, по холодному небу столпы дыма, сплетаясь и расплетаясь в дороге, так что, казалось, новые здания вставали над старыми, новый город складывался в воздухе… Казалось, наконец, что весь этот мир, со всеми жильцами его, сильными и слабыми, со всеми жилищами их, приютами нищих или раззолоченными палатами, в этот сумереченый час походит на фантастическую, волшебную грезу, на сон, который в свою очередь тотчас исчезнет и, искурится паром к темно–синему небу: Какая‑то странная мысль вдруг зашевелиларь во мне. Я вздрогнул и сердце мое как бы облилось в это мгновение горячим ключем крови, вдруг вскипевшей от прилива могущественного, но доселе незнакомого мне ощущения. Я как будто что‑то понял в эту минуту, до сих пор только шевелившееся во мне, но еще не осмысленно; как будто прозрел во что‑то новое, совершенно но: вый мир, мне незнакомый и известный только по каким‑то темным слухам, по каким‑то таинственным знакам. Я полагаю, что в эти именно минуты началось мое существование… Скажите, господа, не фантазер я, не мистик я с самого детства? Какое тут происшествие, что случилось? Ничего, ровно ничего, одно ощущение… "До этого мгновения он жил в мечтах, "в воспаленных грезах ". После "видения "ему стали сниться другие сны.

"Стал я разглядывать и вдруг увидел какие‑то странные лица. Все это были странные, чудные фигуры, вполне прозаические, вовсе не Дон–Карлосы и Позы, а вполне титулярные советники и в то–же время как будто какие‑то фантастические титулярные советники. Кто‑то гримасничал передо мною, спрятавшись за всю эту фантастическую толпу и передергивал какие‑то нитки, пружинки, и куколки эти двигались, а он хохотал и все хохотал! И замерещилась мне тогда другая история, в каких‑то темных углах, какое‑то титулярное сердце, честное и чистое, нравственное и преданное начальству, а вместе с ним какая‑то девочка, оскорбленная и грустная, и глубоко разорвала мне сердце вся их история ".

Эта забытая страница из фельетона — один из самых совершенных образцов лирики Достоевского. Она тесно связана с Гоголем. В "Невском проспекте ", таинственность Петербурга растет с приближением ночи. "Тогда (в сумерки) настает то таинственное время, когда лампы дают всему какой‑то заманчивый, чудесный свет… Все обман, все мечта, все не то, чем кажется… Он лжет во всякое время этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него и отделит белые и палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях, и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде ".

"Совершенно новый мир "открылся Достоевскому: мир призрачный, готовый ' искуриться паром ", мир, населенный странвыми лицами — марионетками, пляшущими под хохот демона. Волшебник Гоголь, заколдовавший русскую литературу своим страшным смехом, пробудил Достоевского от романтического сна: он увидел, что действительность — нереальна. Разрыв двух планов бытия стал для него путем творчества. Достоевский учится у ГоГоля! словесному искусству, но он не порабощен) им, как была порабощена вся русская литература 30–40–х г. Он питает к Гоголю любовь—ненависть и, подражая, борется с ним. Страхов справедливо заметил, что первые произведения Достоевского заключают в себе "смелую и решительную поправку Гоголя ".