Гоголь. Соловьев. Достоевский

В 1859 г. он пишет|брату из Твери: "В половине декабря я пришлю тебе (или привезу сам) исправленного "Двойника ". Поверь, брат, что это исправление, снабженное предисловием, будет стоить нового романа. Они увидят, наконец, что такое двойник! Я надеюсь слишком даже заинтересовать. Одним словом, я вызываю всех на бой и, наконец, если теперь не исправлю "Двойника ", то когда же я его исправлю? Зачем мне терять превосходную идею, величайший тип по своей социальной важности, который я первый открыл и которого я был провозвестником? ". Но Достоевскому не удалось переработать свою повесть В издании Стелловского 1865 г. "Двойник "вышел с большими сокращениями, которые кажутся иногда случайными и неорганическими и только затемняют смысл. Никакого "нового романа "не получилось. Но в записных книжках сохранилось несколько заметок, относящихся, вероятно, к 1861–1864 годам. Они помогают проследить дальнейшее развитие идеи Голядкина. В повести упоминается о некой кухмистерше, Каролине Ивановне, на которой Голядкин обещал жениться, и которую обманул. В записной книжке читаем: "Бедная, очень бедная, хромоногая кемка, отдающая комнаты в наем, которая когда‑то помогла Голядкину и которую младший проследил, которую боится признать старший. История его с ней, патетически рассказанная младшему. Тот изменяет и выдает ". В другой заметке: "Г. Голядкин у Петрашевского, младший говорит речи… система Фурье. Благородные слезы. Обнимаются. Он донесет*. "На другой день Голядкин идет к Петрашевскому, застает, что тот читает дворнику и. мужикам своим систему Фурье и уведомляет, что тот донесет ". И наконец, лаконическая запись: "Младший, — олицетворение подлости ". Сопоставим эти свидетельства: Голядкин–младший, "олицетворение подлости " — двойник Голядкина–старшего. Это вертлявый, хихикающий и суетящийся интриган, член тайного общества и доносчик. Он вбирает в себя личность Антонелли, агента Третьего Отделения, доносившего на петрашевцев, и воплощается окончательно в бессмертной фигуре Петра Степановича Верховенского, "мелкого беса ", провокатора и двойника Ставрогина ( "Бесы "). Теперь понятно, почему бедная немка Каролина Ивановна, с которой у Голядкина–старшего была какая‑то темная романическая история, делается хромоногой: в ее смутном образе уже вспыхивают черты хромоножки Марии Тимофеевны. Возникает громадный замысел "Бесов ", и мысль о переработке "Двойника "оставляется. Новая идея требует иной формы и иного масштаба. Более того: Достоевский тщательно уничтожает в тексте "Двойника "1865 г. все следы его идейной связанности с "Бесами ". Мысль о "самозванстве "приберегается для большого романа. В повести выпускаются соответствующие места, например: "А самозванством и бесстыдством, милостивый государь, в наш век не берут. Самозванство и бесстыдство, милостивый мой государь, не к добру приводят, а до петли доведут. Гришка Отрепьев только один, сударь вы мой, взял самозванством, обманув слепой народ, да и то не надолго ". Жалкому Голядкину не по плечу идея духовного предательства. Она будет вручена могучему и страшному демону — Ставрогину: это ему крикнет хромоножка Марья Тимофеевна: "Гришка Отрепьев — анафема! "

* * *

После выхода "Двойника "Достоевский пишет брату: "Голядкин в десять раз выше "Бедных людей ". Наши говорят, что после "Мертвых душ "на Руси не было ничего подобного, что произведение гониальное, и чего, чего не говорят они! С какими надеждами они все смотрят на меня! Действительно, Голядкин удался мне до нельзя ".

В феврале 1846 г. появляется в "Отечественных Записках "статья Белинского о "Бедных людях "и "Двойнике ". Похвалы, расточаемые второй повести, сопровождаются мягкой критикой. "Итак, пишет Белинский, герой романа — сумасшедший. Мысль смелая и выполненная автором с удивительным мастерством ". Но тут же прибавляет: "А между тем, почти общий голос петербургских читателей решил, что этот роман несносно растянут и оттого ужасно скучен, из чего де следует, что об авторе напрасно прокричали ". Белинский довольно неудачно защищает молодого писателя: он объясняет, что "превосходных мест в "Двойнике "черезчур много, а одно, да одно, как бы ни было оно превосходно, и утомляет и наскучает ". Он думает, что все недостатки повести происходят от излишней плодовитости незрелого таланта, которому не хватает "такта, меры и гармонии ".